Иван Кузнечный мех тут же перестал надувать щеки. Вихрь тотчас утих, а белая мышка в руке Ивана Крылатого затрепетала, пронзительно пискнула и исчезла. Не успели глазом моргнуть шесть побратимов, как перед ними предстала в человеческом образе дочь правителя, белая, как мел, от гнева и стыда.
— Ну-ка, побратимы, давайте скорее отведем красавицу к отцу, — кивнул Непоседа своей дружине. — А то несчастный отец, небось, целую лохань слез наплакал от тоски по любимой дочери. Ведь он ни сном, ни духом не ведает, куда пропало его милое чадо… Эй, Иван Силач, посади-ка красавицу на плечи, как бы она не поранила нежные ноги на каменистых тропах!
Иван Силач из села Носильщиково протянул руку, взял дочь правителя двумя пальцами за пояс, как перышко, поднял к себе на плечи, и побратимы зашагали обратно к городу. По дороге гордая красавица была тише воды, ниже травы. Но когда побратимы вошли в дом правителя, она соскочила с плеч Силача, обняла отца и затрещала без умолку.
— Отдашь меня в жены этому оборванцу, не видеть тебе меня в живых! Так и знай! Повешусь!.. Проткну себе сердце отравленной иглой!.. Утоплюсь… в пропасть брошусь… Живой этим лапотникам не дамся!
Долго причитала привередливая дочь правителя. Правитель слушал, слушал, а потом повернулся к шестерым побратимам и говорит:
— Что мне с вами делать, люди добрые, — сами видите, ни один из вас не по нраву моей дочери. Как тут быть? Насильно мил не будешь, сами знаете. Просите лучше любую другую награду, но оставьте мне дочь. Она у меня одна, не могу с ней расстаться.
Иван Крылатый открыл было рот, сказать, что ему никакой другой награды не надо — довольно и того, что утер нос гордой красавице, но Непоседа толкнул его в бок. А потом вышел вперед и сказал:
— Все мы побратимы бедняки, всем шестерым немного надо. Прикажи своим людям дать нам столько добра, сколько сможет унести один из нас, и забирай свою дочь!
Правитель обрадовался, что дешево отделался от лапотников, крикнул слуг и приказал им исполнить желание Непоседы. Слуги отвели дружину в подземелье, где правитель хранил свои сокровища.
Тут Иван Силач подставил спину и говорит:
— Накладывайте!
Взвалили слуги на спину силача несколько сундуков с золотом. Потом взвалили несколько бочек с серебром.
А Иван Силач знай покрикивает:
— Еще давайте! Еще! Еще!
Взвалили они ему на спину все богатства правителя, про которого говорили, что у него сокровищ не меньше, чем у самого царя. Тогда Непоседа дал своей дружине знак, и побратимы поспешили удалиться из города. Впереди легко шагал Иван Силач, будто пуховые подушки нес.
Узнал правитель, какая участь постигла его сокровища, и тут же послал вдогонку побратимам наемное войско: и пехоту, и кавалерию, и целый порожний обоз, наказав вернуть взятое. Но прошло немного времени, и над городом поднялась страшная буря, а потом с неба вдруг посыпались солдаты, пешеходы, конники, порожние телеги. Это Иван Кузнечный мех вернул правителю его войско, которое тот послал побратимам вдогонку.
А шестеро побратимов взяли себе по торбе золота, остальные сокровища роздали тем, у кого правитель их награбил, и веселые, довольные разошлись по домам…
Много, много лет назад, когда птицы не вылезали из воды, а рыбы с утра до вечера щебетали веселые песни на деревьях, когда уши у осла были не больше улиток, а муравей был ростом со слона, жили в одной деревеньке по соседству — плетень против плетня — два горбуна. Один из них был бедный веселый сапожник, а другой — богатый, злой и жадный ростовщик. У сапожника горб был на спине, а у ростовщика — на груди.
Сделал однажды сапожник пару сапог, а продать-то их некому — совсем обеднело село, разорил его жадный сосед-ростовщик. И решил сапожник пойти в город — авось там найдется покупатель. Сапоги были ладные, из доброй кожи, сразу видно, что делал их хороший мастер. Продал их сапожник, а на вырученные деньги купил мешок кукурузной муки — дома-то его ждала куча детей мал-мала меньше, — взвалил мешок на горб и с веселой песней зашагал обратно.
Дело было летом. Стоял знойный полдень.
