— Постой у афиши, — шепнула Бронька. — Я тоже возьму…
Она пристроилась через два человека от Постоялова. Борис Аркадьевич казался каким-то мрачноватым, утомленным, рассеянно перебирал мелочь в ладони. Повернул голову — посмотрел на сторожиху в будке, на турникеты… Я по-быстрому отвернулась. В глаза метнулся крупный плакат на афишной тумбе: багровые буквы на фоне темно-синей ночи… «Пройди путем покойницы»… С 5 октября в кинотеатре «Аврора». Бр-ррр… Опять покойница. И чего они ко мне пристали со своими покойницами?.. Помню анонс в одной из местных газет: «Журналистка становится свидетельницей особо зверского преступления». Преступник действует в маске, но убежден, что журналистка его узнала. В этой связи открывается сезон охоты. Журналистка ловко уворачивается от ножа маньяка, но путь ее бегства украшается чередой мертвых тел, за которые ей по-человечески стыдно. Самое обидное же заключается в том, что она не знает истинной личины маньяка, но тому ведь не докажешь? Он продолжает убивать, прорываясь, как немец к Сталинграду, через горы человеческих тел к хрупкой девушке с блокнотиком… И она приходит к единственно верному решению (по фильму, а не по жизни) — перевоплотиться в шкуру самой первой жертвы — числившейся любовницей маньяка и даже его покровительницей, — дабы вычислить суть негодяя и покончить с ним раз и навсегда…
— Держи кругляш, — сунула мне Бронька жетон. — И семени за мной, не останавливайся…
Мы спустились к поездам. Народу — полный зал. Все стоят, ждут отправки на тот берег. Здесь конечная, обратного хода нет. На часах две пятьдесят восемь — выходной день, интервал пошире, чем в будни, минут шесть — значит, будет еще гуще, а это нам только на руку…
Постоялов не замечал окружающей толпы. Он шел по перрону, погрузив руки в карманы. Где-то рядом Сургачева! — осенило меня. Последний поезд ушел три минуты назад, как бы она на него успела?.. Точно. Сургачева стояла напротив предполагаемого второго вагона, надменно отвернувшись от толпы. В трех шагах мерцал Эдик и искал глазами нас. Найдя, обрадовался как родным, разулыбался. Я приложила палец к губам — он понятливо кивнул: мол, обижаешь, старушка… Борис Аркадьевич не заметил Сургачеву (будь моя голова на месте, я бы тоже сообразила, что не должен), а та, конечно, спиной тоже его не видела. Постоялов прошел к первому вагону и только здесь позволил себе оглядеться. Глянул налево, направо, опять налево — на симпатичную, хотя и уставшую блондинку лет за тридцать, читающую сложенную газету. Не удержался, в третий раз посмотрел на соседку. После чего вздохнул и уставился прямо перед собой.
Подошел поезд. К дверям Борис Аркадьевич не успел — промазал, опередили молодые, с крепкими локтями. Его пронесло в середину вагона, он встал лицом к окну, схватился за поручень. Мы с Бронькой вошли в числе последних, тормознули у дверей. Она стояла к нему лицом (вряд ли в новом прикиде да деловых очках он узнал бы ее, пусть когда-то и видел). Я зашла к нему спиной, лицом к подруге, так и осталась, взявшись за вертикальный поручень у выхода.
«Осторожно, двери закрываются», — предупредил магнитофон… Опять кто-то не успел, пришлось вторично закрывать… Мы ехали в гнетущем молчании, и абсолютно ничего не происходило. Разлетевшиеся по голове в период возбуждения крупицы здравого смысла потихоньку возвращались. А не имеет ли место великое совпадение? — закралось мне в голову прескверное предчувствие. Как бы ища опровержения, я покосилась на Броньку: что-то физиономия у нее стала больно каменная.
— Ну как он там? — пробормотала я.
— Никак, — процедила Бронька. — Стоит. Мне кажется, кто-то сегодня получит по шее.
Стыдно признаться, но мне тоже начинало казаться. В принципе она может и не успеть на охмурение шведо-финна. Учитывая, что «кефир» запаркован у офиса Постоялова, а время упорно движется к семи…
Я почувствовала ритмичное подрыгивание в кармане. Вибратор заработал.
— Бронька… — зашептала я, — телефон бесится…
— Так ответь, — фыркнула Хатынская, — он все равно не смотрит. И не слышит он тебя.
— Эй, соседи, — забубнил из второго вагона Эдик, — ваша красотка отвечает на телефонный звонок. Говорит какие-то нежности: мол, она уже едет и вот-вот приедет… и очень очаровательно улыбается.
