Но как Икинс это узнал? Черт, способа расколоть его нет. Как бы то ни было, Икинс знает что-то такое о Мэтти. Или обо всех остальных.
Все это имеет какой-то смысл, если, конечно, предполагать, что Икинс говорит правду. А если он поставил своей целью просто сбить меня с толку? Но тогда это возвращает меня к первому вопросу. Что же он замышляет?
Отсутствие ответов на все эти вопросы выводило из себя. У меня не было плана. И ничего, на чем бы мог базироваться план. Единственное, что я мог придумать, — это продолжать действовать в соответствии со старым планом, который Икинс зарубил на корню, — и не потому, что это хороший план, а потому, что ситуацию следовало форсировать. Если за дело возьмется Икинс… то что?
Когда дождь все-таки пошел, я вернулся на кухню и взглянул на содержимое тарелок. Жареные цыплята. Уже холодные.
— Почему ты меня не позвал?
— Ты думал.
— Хм… ну ты мог бы… — Я замолк на полуслове. Мэтти проявил деликатность. — О'кей.
— Ты хочешь, чтобы я их разогрел?
— Нет, все в порядке. — Я ел молча, чувствуя себя неуютно. Дожевав, отложил вилку и посмотрел на Мэтти. — Знаешь, я просто соображал… Я не знаю, как мне поговорить с тобой.
На лице Мэтти появилось озадаченное выражение.
— Хорошая еда. — Я указал на цыпленка. — Ты умеешь готовить. Я хотел бы сказать, что, когда ты женишься, твоей жене очень повезет. Но так говорить не стоит, потому…
— Когда это говоришь ты, есть разница. Слышать это от тебя — не насмешка.
— Все равно неправильно так говорить. Это унизительно, так?
— Нет. От тебя — нет. Мэтти начал убирать со стола. Я перевел дух.
— Ты?.. — Я замолчал. — Я не знаю, как спросить об этом. Тебя… влечет ко мне?
Мэтти едва не выронил тарелки. Он стоял ко мне спиной, поэтому я не видел выражения его лица, но тело паренька внезапно напряглось. Наконец Мэтти повернулся, чтобы посмотреть мне в глаза.
— То есть хочу ли я быть с тобой?
— Ну да, что-то вроде. Понимаешь, у меня нет прочных связей с людьми. Ни с кем. Ни с мужчиной, ни с женщиной. Я могу принять какое-то предложение. На время. Но только на время. Я всегда… держусь на расстоянии.
— Почему?
Я пожал плечами.
— Это твой ответ?
— Когда ты начинаешь шариться во времени, то запутываешься сам. И оказываешься изолированным от всего. Ты не принадлежишь ни к какому времени и никому из людей. Постепенно ты теряешь интерес к общению. Перестаешь в ком-либо нуждаться.
Мэтти не торопился с ответом. Он снял с плиты кофейник и наполнил две чашки. Принес и поставил на стол сливки и сахар для себя, он уже знал, что я не люблю сладкое. Когда Мэтти размешал кофе, он наконец спросил:
— Почему ты говоришь мне это? Ты хочешь сказать, что я не должен о тебе заботиться, потому что ты не будешь заботиться обо мне?
— Я не знаю, умею ли я о ком-нибудь заботиться. Когда я пробовал, то ничего не выходило. Ну, я и перестал стараться.
— Ты не ответил на мой вопрос. Почему ты говоришь это мне?
— Потому… Ну ладно. Ты единственный человек, которому я обязан это сказать.
— А твой отец?
— Это не тот разговор, который я могу вести со своим отцом. Мэтти в замешательстве покачал головой:
— О чем мы вообще говорим?
— О том, что я был бы чертовски зол и расстроен, и огорчен, и раздражен, и разочарован, и даже впал бы в отчаяние — если бы тебя сейчас не было здесь, именно этим вечером, если б я не мог поговорить с тобой… Я бы сидел в одиночестве здесь, на стуле, со стволом пистолета во рту и раздумывал, не нажать ли мне на спусковой крючок. Я знал парней, которые проглотили пулю из собственного оружия. Их размазало по стенке. Мне всегда хотелось узнать, зачем они сделали это. Прежде, не теперь. Теперь я начинаю понимать.
Лицо Мэтти сделалось белым.
— Ты меня пугаешь, Майк.
— Тебе не стоит беспокоиться. Я не собираюсь делать никаких глупостей. Я просто хочу, чтобы ты знал, что сейчас… ты делаешь мне одолжение, оставаясь здесь.
— Это намного больше того, с чем мне приходилось сталкиваться прежде… я не…
Я ласково кивнул ему:
— Малыш, это намного больше того, с чем приходится сталкиваться большинству людей. Поэтому они уходят. Послушай, я подумал: после того, через что ты прошел, ты понял, как чувствует себя тот, кто совершенно одинок. Я явился из такого же одиночества — только из другого времени.
