В зоне сотрясения - страница 31
Но долго так продолжаться не может. Лето любви уже стоит в зените, на следующий год настанет лето страсти, а через год — бешеное лето несчастий. Но оно принесет с собой революцию «Стоун-уолла» и положит начало переменам. Переменам во всем.
Я почти завидовал им.
Потому что они знали, чего хотят.
А я нет.
В дверь спальни тихо постучали. Потом она протяжно заскрипела. Просунулась голова Мэтта.
— Ты спишь?
— Нет еще. А что?
— Майк… — Мэтт приблизился к краю кровати. — Можно, я сегодня посплю с тобой? Просто посплю. И все. На диване…
— …не слишком уютно, я знаю. Ладно, давай.
Я подвинулся и откинул край одеяла. Мэтт пристроился рядом со мной. Не слишком близко.
Мы лежали на спине, бок о бок. Смотрели в потолок.
— Здесь не так, как на диване, да?
— Угу.
— Не переживай.
— Ты не должен беспокоиться, что я…
— Я не беспокоюсь.
— Я хотел сказать…
— Мэтт, все в порядке. Тебе не надо ничего объяснять.
Я подумал о тех ночах во Вьетнаме, когда солдаты обнимали друг друга крепче, чем братья. Еще бы, автоматный обстрел, мины, взрывы, напалм, грязь, кровь и угроза мгновенной смерти — могут привести и не к такому. Переделки в джунглях, когда патруль попадает в засаду и парни сбиваются в кучу, иногда лежа друг у друга на коленях, — единственная доступная поддержка, соломинка посреди кромешного ада. И ночи в дешевых отелях
Сайгона, когда на всех не хватает матрасов и ты делишь постель с приятелем и чувствуешь радость оттого, что он рядом. Прикосновение товарища по отряду в темноте. Ты научился ощущать безопасность в терпком запахе пота других мужчин. Они стали частью тебя. Это нельзя объяснить никому, никому, кто там не был.
— Майк, прости.
— За что?
— Что я такой… — Мэтт не может закончить фразу. Он вообще не может ничего выговорить.
— Мэтт?..
— Мама называла меня Мэтти. Когда я был маленький.
— Ты хочешь, чтобы я звал тебя Мэтти?
— Если ты хочешь…
— Мэтти, иди сюда. — Я обнимаю его за плечи и притягиваю поближе, так что его голова почти укладывается мне на грудь. Я не вижу, что на нем надето, но чувствую что-то мягкое. Нейлон, наверное. Какая разница. — Дружок, дядюшка Майк расскажет тебе историю на ночь. Слушай.
Мэтт не мог расслабиться, он лежал рядом вытянувшись в струнку. Ждал, что я с омерзением оттолкну его?..
— Когда мне исполнилось двенадцать лет, отец подарил мне на день рождения щенка, трех месяцев от роду. Это был черный лабрадор, охотничья собака, такой нескладный и глупенький, что гонялся за собственным хвостом. Он отовсюду падал, но я влюбился в него с первого взгляда. Отец спросил меня, нравится ли мне подарок, и я сказал, что он просто само совершенство. Я назвал его Шотган. В первую ночь щенок скулил, звал маму, поэтому я взял его с собой в постель и разговаривал с ним и обнимал, и он заснул рядом со мной. Несколько дней Шотган ходил за мной по пятам и спал в моей кровати. Потом наступил понедельник, и мы повезли его к ветеринару, чтобы тот сделал ему прививки. Ветеринар осматривал Шотгана очень долго, щупал лапы, хвост, голову, заглядывал в пасть, и чем больше изучал собаку, тем больше мрачнел. В конце концов он сказал, что у Шотгана серьезные проблемы, это пес с врожденными дефектами. У него искривлены ноги, он не сможет быстро бегать и будет постоянно хромать… В общем, ветеринар наговорил много всякой всячины. Потом он отвел моего отца в сторону и долго с ним беседовал. Я не слышал, о чем они говорили, но мой отец покачал головой, и мы забрали Шотгана домой.
— Ветеринар хотел его усыпить?
— Да. Мой отец не позволил. Но я узнал об этом позже. Мы вернулись домой, но я не хотел больше играть с Шотганом и вообще не хотел его видеть. Потому что он был бракованный. Не самый лучший. А я хотел, чтобы у меня был самый лучший пес. Шотган по-прежнему ходил за мной, но я его все время отпихивал и прогонял. В ту ночь он, как всегда, пытался забраться ко мне в кровать и скулил, но я не взял его на руки и не позволил спать со мной. В конце концов пришел отец и спросил, что случилось. И я сказал, что больше не хочу, чтобы Шотган жил у нас, но не сказал почему. Но мой отец догадался. Он понял, что я злюсь на Шотгана за то, что он не идеальный пес. Отец не стал со мной спорить, он сказал: хорошо, утром мы найдем для Шотгана новый дом. Но сегодня ночью я должен позволить Шотгану спать со мной еще один, последний раз. Я спросил почему, и мой отец взял щенка на руки, посадил к себе на колени и стал гладить. Я опять спросил, почему я должен это сделать, и отец переложил щенка мне на колени и сказал: «Потому что даже безобразные щенки нуждаются в том, чтобы их любили. На самом деле безобразные щенки больше других нуждаются в любви». И когда он сказал так, я стал понимать, как плохо поступаю, прогоняя Шотгана. Потом мой отец добавил: «Шотган ведь не знает, что он безобразный. Он только знает, что очень сильно любит тебя. Но если ты не любишь его и не хочешь, чтобы он жил у нас, завтра мы найдем кого-нибудь, кому не важно, что он безобразный, и кто будет счастлив иметь собаку, которая будет любить его так сильно, как это умеет Шотган». Тогда я обнял щенка, прижал к груди и закричал: «НЕТ! Он мой, и ты не отдашь его никому. Потому что я люблю его больше, чем этот „кто-нибудь"! Мне наплевать, что он безобразный!» И тогда папа взъерошил мне волосы и прошептал на ухо, смеясь: «То же самое сказала твоя мама, когда ты родился».
