Охнул Евдокимов. И как был, с шилом в одной руке и с запиской в другой, из дому выскочил. Прибежал на околицу. Смотрит: всюду такие необъятные дали... И где же тут, в этих далях, ушедших быстро переставляя маленькие ножки, Серегу и Машку искать?..
Заплакал Евдокимов. Повеситься решил. Но потом раздумал. Уехал в Красноярск и оттуда написал Никитичне, что устроился в уголовный розыск.
С той поры никто их не видел. Семью Евдокимовых-то. Что стало с Катькой? Куда делись Серега и Машка? Ничего неизвестно. Была семья: мать с отцом - пили, и от детей их так воняло, что никто из ребятишек с ними играть не хотел... А теперь в евдокимовском доме поселились цыгане. Тоже семейные. Но непьющие. Живут воровством.
...Село наше - Павловщина. Вода в реке - холоднющая! Даже летом не купается никто...
В заколдованном круге
Весна, май, сирень. Прогуливаясь недалеко от городского кладбища, отобрал у пацана велосипед. Велосипед продал, деньги пропил, через три дня забрали в милицию.
Вышел на волю семнадцатилетним. Весна, май... На остановке вместе с корефаном отобрал у пьяного мужика велосипед. Велосипед продал, деньги пропил, через три дня забрали в милицию.
Освободился двадцатилетним. Весна, сирень, девчонки... В парке культуры и отдыха повстречал знакомую кодлу. Выпили за встречу, за мое освобождение. Потом пришли на берег Иртыша подышать свежим воздухом. Там под ветлой сидел парень. Рядом с ним на песке лежал велосипед...
- Третью ходку делаешь, Андронов, - сказали менты. - И опять велосипед, и вновь - нанесение средней тяжести телесных повреждений!
Тридцатилетним приехал домой. Всё как положено: старушка мать в платочке сереньком, родной заплеванный подъезд, во дворе - сисястые тетки, которых я помнил сопливыми пацанками... Ах, да - весна, скворцы, алкаши вовсю торгуют подснежниками. Один подвалил ко мне:
- Купи велик! По дешевке отдам... Подшипники горят!
Купил. Прокатился на нем до Иртыша и обратно. Вечером пришли менты.
- А-а, старый знакомый... Собирайся.
- В чем дело?
- Да ни в чем. Рама у велосипеда титановая, а седло из крокодиловой кожи... Хороший велосипед. Три тысячи долларов стоит.
В тридцать пять выйдя на знакомом вокзале, услышал голос из динамика, висящего над перроном:
- Уважаемые омичи и гости нашего города, в правом крыле вокзала открылся салон по продаже велосипедов...
От судьбы никуда не денешься. Я зашел в салон. Денег у меня хватило как раз на "Урал" с черной рамой и желтым дерматиновым седлом.
Я выкатил "Урал" на площадь перед вокзалом. Ко мне подошли дежурившие здесь менты.
- Где велосипед взял?
- Купил...
- Ха-ха-ха... Веселый мужик. В отделение прокатиться хочешь?
- Чего я там не видел?
- Вот и мы так думаем. Ладно. Давай сюда велик...
- Еще чего! Я его на собственные кровные гроши... Пять лет на зоне термосы китайские делал...
- Ах, так ты еще и термосы делал? Держи, держи его, Петька!..
- Гр-раждане, помогите задержать... Ой! По голове... Дурачок, не сопротив... за...ко..ну...
- Уби-и-или!
Май был, клумбы вскопаны, листочки на ветках, короткие юбки и прочая чепуха. Я ехал на "Урале" по городу, которого не видел пять лет. Вот и старушка мать...
- Здравствуй, сынок. С прибытием. В подъезде - засада...
- Вот тебе, мамка, платок. Теперь не скоро увидимся.
- Что ты еще натворил?
- Да, понимаешь, при выходе из вокзала, на площади, немного посопротивлялся закону...
- Стоять!!! Р-руки за голову!.. Не двигаться!!!
- Да не двигаюсь я...
- Что-о?!
- Не видите? Стою неподвижно перед вами. Будет и этого. А "руки за голову" - шалишь. У меня почки, начальник, больные... Да при матери не топчите, козлы...
Май. Перрон. Родной город через десять лет неузнаваем, как кирпич, завернутый в газету: вроде он, и не он...
Доехал на троллейбусе до Зеленого острова. Вышел. Кругом торгуют гвоздиками, пивом, мороженым. Усевшись на лавочку под старой ветлой, закрыл глаза и подставил лицо солнцу.
- Дедушка...
Я открыл глаза. Передо мной, держась за руль велосипеда, стоял пацан лет восьми.
- Чего тебе?
- Посторожите, пожалуйста, велосипед. Я на минутку к маме зайду, она вот в этом кафе работает...
