- Даю правому по лапкам! - говорит он и выключает зажигание.
- Выключай, выключай... - говорит Лашин.
До линии фронта более ста километров, а до своего аэродрома около двухсот тридцати. Много! Дальнейший полет возможен только со снижением высоты. Но на большой высоте сильно разрежен воздух и самолет Пе-2 при полете на одном моторе заметно теряет ее.
- Хватит высотенки дотянуть хотя бы до своей территории? - спрашивает обеспокоенно Лашин.
- Хватит. До своей территории высоты хватит... - отвечает спокойно Ермолаев, а сам смотрит на большую стрелку высотомера, которая ползет и ползет влево по кругу циферблата. - Смотрите за воздухом! - предупреждает он экипаж.
- Смотрим! Чтобы не встретиться с "мессерами", выходи в Азовское море. Там спокойнее, - советует Лашин.
Лашин - опытный гвардеец, под Сталинградом он выполнил сто двадцать боевых вылетов.
- Хорошо, выхожу, - отвечает все так же спокойно выполняющий свой первый вылет летчик Ермолаев.
Высота быстро падает. С семи тысяч пятисот метров она упала уже до трех с половиной тысяч метров. А до своих еще далеко.
- Как там наши дела? - спрашивает сидящий в задней кабине Хабаров. - А то я сижу здесь один и вижу только запачканные маслом мотор да шайбу хвостового оперения.
- Дела идут нормально, - отвечает Ермолаев. - Тяну к дому потихоньку согласно русской поговорке, которая гласит: тихо едешь - дальше будешь...
- Но только не на "пешке". Она любит скорость. - Вклинивается в их разговор Лашин.
- Конечно, на "пешке" быстрее летишь - лучше. А что делать?
- Слушай, командир! - выкрикивает Хабаров. - А ведь ты сегодня сдаешь экзамен на боевую зрелость! Сегодня же твой первый боевой вылет!
- Знаю. Постараюсь не опозорить матушку-авиацию и вас, сталинградцев!..
- Сколько там километров осталось до линии фронта? Это справа, за морем, Ейск? - спрашивает Хабаров.
- Мало осталось: тридцать километров, - занижает цифру расстояния Лашин. - А это Ейск. Только не за морем, а за Таганрогским заливом. Так точнее.
Наконец на высоте двух тысяч шестисот метров пройдена линия фронта. Над своей территорией летать, конечно, веселее. Но стрелки приборов... Они не радуют! У земли температура наружного воздуха высокая и начал сильно греться работающий левый мотор. Стрелки, приборов температуры его воды и масла наползли уже на запретную черту. Мотор мог вот-вот отказать, и Ермолаев сбавил газ.
Все ближе и ближе свой аэродром.
Плотность воздуха у земли высокая - хорошо для полета, но мотор так сильно нагрелся, что уже еле тянет.
Следя за показаниями приборов, Лашин сообщает Ермолаеву через каждые две минуты расстояние до аэродрома. А он уже совсем близко. До него осталось каких-то пять километров.
- Доверни вправо двадцать градусов, чтобы с ходу сесть, - говорит Лашин Ермолаеву.
- Доворачиваю, доворачиваю...
- Высота двести метров!
- Выпустить шасси! - приказывает Ермолаев.
- Выпускаю... - говорит Лашин и устанавливает рукоятку шасси на "выпущено".
Из-за сопротивления выпущенных шасси "упала" скорость. Ермолаев увеличил ее движением штурвала от себя. Но при этом резко уменьшилась высота, которой было и так немного.
- Не хватает высоты! - кричит Ермолаев. - Включаю правый мотор!
Включено зажигание. Из выхлопных коллекторов правого мотора вырвались снопы искр, а затем с выстрелом вырвались и языки пламени. Резкая тряска передалась всему самолету, и мотор неуравновешенно заработал.
- Хорошо! Хорошо! Посадочные щитки некогда уже выпускать! Убир-раю газ! До-би-р-раю штурвал! - громко произносит Ермолаев и производит с небольшим недолетом мягкую посадку.
Не успел экипаж оставить кабины, как техники уже сняли нижний капот, С него и в мотора потекло на траву горячее темное масло. В левой части картера зияла большая пробоина, из которой выходил дымок.
- Обрыв шатуна, товарищи.., Вот оно слабое место в "стопятом"! - дал заключение подошедший старший инженер полка инженер-майор Мазалов.
- Да, обрыв... - почесал затылок стартех Асалхаев. - Но будет мотор, товарищ инженер-майор, и завтра к обеду самолет уже будет готов к облету!
