Правый мотор сильно дымил; едкий дым основательно уже душил всех в кабине. Однако Кривошапко, открыв форточку и прислонив к ней лицо, производил посадку, часто приговаривая:
- Садись скорее, милая, садись...
Машина, спасенная умелыми действиями экипажа, приземлилась и плавно побежала по посадочной полосе.
Наконец, Ли-2 остановился, к нему тут же подъехала стартовая пожарная машина.
Экипаж, выбросившись на землю, стал помогать пожарным тушить горящее масло.
Когда пожар был потушен, испытатели, усталые, перепачканные копотью и сажей, направились на командный пункт.
Кривошапко тепло посмотрел на Халявина и, положив ему на плечо руку, сказал:
- Молодец, Леша. Очень хорошо соображаешь в полете.
- А ты тоже не из робкого десятка. Видно, воробей стреляный...
- У тебя сегодня, кажется, первый испытательный полет? - словно не слыша ответа Халявина, спросил Кривошапко.
- Да.
- Молодец! Из тебя будет толк. Это уж точно!
- Не знаю, каким испытателем стану, - ответил скромно Халявин, - но только этот полет у меня действительно первый.
- Лиха беда - начало! - весело отозвался командир, дружески хлопнув по плечу штурмана.
Они говорили и размашисто шагали по земле, которая была им великой матерью. Вокруг была непривычная тишина, крупными хлопьями падал на землю пушистый снег...
После этого полета у Алексея Максимовича Халявина было еще очень много интересных испытательных работ.
Герои фронтового неба
Часто мы, испытатели, когда не было летной погоды, вспоминали Великую Отечественную войну. Ведь она - пора нашей боевой молодости!
Мы говорили о том, что многие боевые части и отдельные авиаторы заслуживают того, чтобы о них были написаны книги. Переходя из поколения в поколение, книга может рассказать не только современнику, но и потомку о героизме и мужестве советских людей в тяжелые годы борьбы с гитлеризмом. И вот однажды, во время такого разговора Иван Корнеевич Гончаров, задумавшись, сказал:
- Всю войну я "провоевал" в летной школе с курсантами... И часто думал о том, может ли летчик, тяжело раненный над целью, привести машину на свой аэродром и посадить ее?
- Может привести! Может посадить! - уверенно сказал я. - Такие случаи были.
И я рассказал испытателям о своем однополчанине Николае Петровиче Воробьеве.
...Январь сорок четвертого года.
Аэродром под Мелитополем.
В наш полк прибыл на стажировку из училища летчик-инструктор лейтенант Николай Петрович Воробьев.
Инструкторы запасных полков и летных училищ в годы войны, хотя и понимали, что занимаются в тылу нужным для победы делом, все же "бомбили" без конца своих командиров рапортами с просьбой отправить их на фронт. Оно и понятно. У всех у нас сердца были переполнены ненавистью к врагу, и все мы с нетерпением рвались в бой.
Но ведь кому-то надо было и в тылу обучать молодых парней летному мастерству.
И вскоре командованием был издан приказ, запрещающий откомандировывать инструкторов-летчиков на фронт.
Но рапорты от инструкторов все шли и шли. Помню, когда наша группа улетала из ЗАПа, инструктор Храмков, раз за разом затягиваясь табачным дымом, сказал нам:
- Какие вы счастливые! Летите на фронт... А тут!.. Сиди и сиди в тылу. Сколько уже прошусь, ребята, но... - он глубоко вздохнул, - не отпускают.
Но вот для них была введена боевая стажировка: инструктор на два месяца прибывает в боевой полк, летает на задания, а по истечении срока возвращается снова в свой запасной полк или свое училище и делится опытом с курсантами.
Инструкторы на фронте быстро становились отличными боевыми летчиками, умело бомбили цели, храбро дрались с вражескими истребителями. Многие из них были награждены орденами и медалями, стали Героями Советского Союза. Многие отдали за Родину жизнь...
Конечно, прибывавшие на стажировку инструкторы, как правило, старались правдами и неправдами остаться на фронте или, на худой конец, повоевать хотя бы чуть-чуть больше положенного срока. И многим это удавалось, хотя командирам боевых частей и соединений категорически запрещалось оставлять инструкторов у себя.
Сумел "задержаться" в нашем 135-м гвардейском Таганрогском полку и Воробьев. А уезжая от нас, он сказал:
