- Гутен таг! - улыбнулся он девушке.
Разведчики без стеснения разглядывали друг друга, изучая каждую черточку в лице. Он нет-нет и проронит какое-нибудь слово по-немецки.
- Он что, другого языка не знает? - не стерпела девушка.
- Он говорит по-польски, - ответил подполковник и перевел ее вопрос.
- Вем, вем добже по-польску *, - заговорил немец на хорошем польском языке и опять улыбнулся. В насмешливых его глазах Мариане почудилось презрение к советским разведчикам, которых он так хорошо водит за нос. Мариана решила, что с ним она все равно не поедет. Незачем время зря тратить на пустые разговоры.
- Пожалуй, нам пора, - сказала она, давая понять начальнику, что ее решение не изменилось.
- Что ж, - сказал подполковник, пожимая руку немцу. - Встретимся завтра-послезавтра. А пока до свидания.
Машина мчалась по улицам Москвы, то обгоняя другие легковые, то останавливаясь на несколько минут у светофоров. Мариана смотрела на озабоченных, спешивших по своим делам москвичей и вспомнила о тех советских людях, что находились по ту сторону фронта. И с особой силой почувствовала ненависть к фашистам, которые топчут священную русскую землю, издеваются над советскими людьми.
- Глаза бы мои на них не глядели!… - вырвалось у нее.
- На кого это? - спросил начальник.
- На фашистов! Вот смотрю на москвичей, и сердце радуется. Пусть им нелегко. Но они трудятся и терпят лишения во имя победы. А те, по ту сторону фронта? Увидели бы вы, как они идут на работу в “общину”, как называют немцы колхоз. Из-под нагайки идут… Каково им сознавать, что их труд используется врагом против родной страны. Они вредят фашистам, за что и нередко жизнью платятся…
- Вот поэтому и требует Родина, чтоб мы принимали все меры к быстрейшему их освобождению, - поддержал ее подполковник.
- И сделаем все, что требуется.
- Я тоже так думаю, - ответил начальник. - А что ты их не терпишь, это хорошо, очень хорошо.
Несколько минут они оба молчали, о чем-то думая. Машину мягко покачивало. Водитель тоже ни разу не нарушил молчания. Он спокойно и уверенно крутил баранку, то останавливая машину, то плавно трогаясь с места.
Мариана глядела в окошко. Глядела и думала: “А Москва такая же величавая, как до войны. Только вид ее стал суровей и строже, да под небом висят, как будто на тонкой невидимой ниточке, большие баллоны. Окна многоэтажных домов заклеены крест-накрест бумагой. Но нигде не видно разбитого стекла, улицы чисто подметены, на перекрестках стоят милиционеры… Вот уже который раз она ездит, ходит пешком по Москве и каждый раз находит ее все более красивой”.
Голос подполковника заставил девушку оторвать глаза от окна.
- Как ты думаешь - играет он неплохо, правда? - спросил подполковник.
- Кто? Как играет? - удивилась Мариана.
Подполковник улыбнулся.
- Как, кто? Наш немец, будущий твой напарник. Он ведь русский немец. Из Перми. Патриот, был членом партии… А сейчас просто сдавал экзамен, сыграл роль.
Мариана обрадовалась.
- Вы это серьезно?
- Разумеется. Он поедет в роли немца из фатерланда и для тебя он - немец Курц. Что ты скажешь?
- А здорово. А? Это меняет положение. С таким я, пожалуй, и поеду. Но признаться, не верится мне все же… И почему вы говорите, что он был членом партии? Сейчас он что, уже не в партии?
- Пока нет. Он попал в плен и уничтожил партбилет.
- А вы ему так и поверили?
- Он сжег его, когда увидел, что нет выхода. Есть свидетели…
Они опять помолчали.
- А вообще нельзя жить без веры в людей, - вновь заговорил подполковник. - Особенно сейчас, когда каждый сдает экзамен на верность Родине. Ведь большинство тех, кто попадает в плен, честные советские люди. Но война есть война, без пленных не бывает. Сама говоришь, что томятся наши бойцы и командиры в немецких лагерях, а не покоряются фашистам. Многие из них коммунисты, комсомольцы.
- Да, это правда, - согласилась Мариана. - Смотришь на колонны пленных и изумляешься. В лохмотьях, босые, измученные, а глаза светятся верой, силой. А вы знаете, Игорь Николаевич, что говорят старики там, в тылу? Часто мне приходилось слышать эти разговоры после того, как пройдет колонна военнопленных: “Пленный, но гордый. Такого не победить”. А знали бы, как народ старается помогать им. Женщины с котомками, с корзиночками, а то просто в передник соберут, что имеют и, крадучись, суют под проволоку, приговаривают плача: “Ешьте, сыночки, ешьте”. Патрули их прикладами бьют, штыками отгоняют, а они все равно идут, несут, плачут. Вот послушайте историю одной моей знакомой из Колодизивки - бабушки Александры. Это вообще какой-то бесстрашный человек. Как только вошли гитлеровцы в их село, сразу началась регистрация евреев. А в один день полицаи стали их сгонять к зданию бывшего клуба. “Захватывайте с собой драгоценности и лучшие вещи”, - объявили им. В тот день бабуся Александра возвращалась, как она говорила, из гостей у пленных. Встретила около колодца своего соседа Мотлика. Стоит тот с корзинкой, из которой торчит горлышко бутылки, заткнутое кукурузным кочаном. Стоит старый, морщинистый, бледный и все вытирает слезящиеся глаза тряпочкой.
