— Пугнуть надо, зашевелились.
— В расход надо пустить,— Лепехин сжал кулаки.
— Тяжелый у тебя характер,— засмеялся Хорь,— Человек — это звучит гордо, а тебе — только бы в расход!
— Ну так проучим.— Лепехин поддернул карабин и ушел к лошадям, Там он поймал за ремень Аметистова и начал что-то шептать ему на ухо.
Завтракали отдельно: канавщики и Альбина с Порховым — внизу у ручья, четверка — неподалеку от костра. По приказу Хоря канавщикам на завтрак варилась каша. Победители же имели приварок: сгущенное молоко и консервы.
Через полчаса все уже шли в обычном порядке; Аметистов с Алехой-возчиком впереди, за ними лошади, потом канавщики и между ними на лошадях Глист и Лепехин. Хорь, замыкая цепочку, всматривался в понурые спины.
Глиста разморило. Он ехал, ежесекундно обшаривая ладонью лицо, чтобы снять дотошную мошку, и поглядывал на угрюмого Лепехина, то отстававшего, то перегонявшего его. У Лепехина на бугристом волчьем лбу четко проступили морщины, небольшой приплюснутый нос и стиснутый рот придавали ему вид человека, решившегося на все, широкий подбородок был выдвинут вперед.
Под сапогами канавщиков шуршала трава, изредка вспарывало гуд тайги лошадиное ржание. Пахло гарью.
Внезапно Лепехин опять обогнал Глиста и поскакал, тесня лошадью канавщиков, вперед. Лошадь, сдержанная удилами, плясала и, взвившись на дыбы, вдруг стала посреди тропы. Альбина, почти наткнувшаяся на круп, отскочила назад. Лепехин, горяча лошадь, заставил кобылу надвинуться, на нее боком. Альбина остановилась. Голова ее на высокой шее была чуть закинута назад. Лепехин, морща лицо в жесткой усмешке, что-то сказал ей, глядя в глаза. Она ответила и попыталась обойти лошадь. Лепехин шевельнул поводьями, кобыла переступила и вновь загородила дорогу.
Глист, улыбаясь, догнал Лепехина. У того на лице по-прежнему жестоко стыла усмешка. Он остро мазнул взглядом Глиста и, рывком повернув лошадь, опять поскакал вперед.
В это время среди шороха и медлительного ровного шума тайги выделился и стал наплывать странно знакомый и в то же время забытый звук. Глист прислушался, но прежде чем догадался, что это такое, по шевелению остальных, по тому, как они стали останавливаться и задирать головы, он вдруг осознал, что это гул самолета, и тоже вскинул голову.
Звук нарастал. Вот самолет уже блеснул фюзеляжем над деревьями. Как низко! Кто-то истошно заорал, кто-то подбросил вверх фуражку, и в то же время топот идущей в галоп лошади заставил всех оглянуться. По тропе,скакал Лепехин с карабином, взятым, как наган, в одну руку, и лошадиной грудью загонял людей под деревья.
— Нас ищут! — крикнул ему обезумевший от радости Чалдон И тут же отскочил от бешеного рывка лошади.
— Все с тропы! — рычал Лепехин.. Его оскаленные зубы желто поблескивали.— Ложись! Ложись, падлы! Или хуже будет!
Хорь, подъехавший вплотную к Глисту, толкнул его коленом.
— Чего торчишь на виду? Не понял, что ли? По нашу голову летит!
Глист вслед за Хорем загнал лошадь под деревья. Канавщики, вертя головами, высматривали самолет. Большинство сидели, вытирая потные лица. Порхов, долго смотревший вверх, вдруг лег лицом в траву. Гуд прошел близко над ними. Фюзеляж самолета блеснул в зеленой сумятице крон, и звук мотора стал удаляться. Хорь вздохнул и вытер вспотевший лоб.
— Так ты и нашел нас! — пробормотал он.
В этот миг на тропинку выскочил Санька. Только что он сидел, опустив кудлатую голову, и вдруг одним прыжком вылетел на тропинку.
— Здесь мы! Здесь! — кричал он, потрясая руками над головой.— Вернись, эй!
И словно, повинуясь его зову, самолет, возвращаясь, пошел по кругу. Канавщики вскочили.
— Сидеть! — заорал Лепехин и толкнул с седла карабином Чалдона. Тот только яростно сверкнул глазами в ответ.
Санька прыгал по тропинке.
— Помощь летит,— орал он.— Чего сидите, бейте урок! Помощь летит! — Он плясал как сумасшедший. С курносого веснушчатого лица ослепительным светом били глаза. Что-то с лязгом лопнуло. Санька подпрыгнул и вдруг с непонятно посерьезневшим, но еще улыбающимся лицом стал валиться, хватаясь за живот. Упал, потом Дернулся и сел.
