— Ловко,— задумчиво сказал Чалдон,— ловко, паря, это точно.— Остальные молчали. Хорь оглядел сумрачные лица и увидел, что на запястье руки Порхова блеснули часы. Он встал и движением головы позвал за собой Лепехина. Тот пошел за ним не очень охотно. «Ничего, и тебя выучим»,— думал Хорь, направляясь к костру.
— Карабин приготовь,— сказал он Аметистову, играя пистолетом.— Как бы чего не вышло.
Лепехин остановился позади Порхова. Тот сидел, обхватив руками плечи, глядя на огонь, сидел отдельно от всех остальных, и это нравилось Хорю. Никто не заговаривал с бывшим начальником, даже его жена. И тот, видно, не очень стремился с кем-нибудь общаться.
— Эй, начальник! — обратился к Порхову Лепехин.— Дай-ка мне твои часики!
— Часы тебе? — зло спросил Порхов, глядя на Лепехина. Отстегнул ремень и снял часы.— На, возьми! — Он швырнул часы на траву и тут же ударил по ним каблуком. Раздался хруст. Лепехин рванулся и ударил Порхова по лицу, потом прикладом карабина по голове и, когда тот упал, начал избивать его ногами.
— Сволочь! — вскочил Санька. Глаза его слепила ненависть, приподнялся и Нерубайлов. Чалдон и Колесников встали, как один.
— Сесть! — крикнул Хорь и выстрелил в воздух.— Брось его, Лепехин!
Под дулами карабинов все сели. Один Санька, глухо ворча, стоял и с вызовом глядел на Лепехина. Чалдон и Колесников рывком посадили забившуюся в их руках Альбину. Порхов катался по земле. Лепехин подошел, держа карабин под мышкой,
— Кто не будет подчиняться, из того котлету сделаю,— обводя всех глазами, заявил Лепехин,— бабу амнистирую, можешь подобрать своего благоверного.
Через час все опять шагали по тайге. Канавщики брели, опустив головы. Никто ни с кем не разговаривал...
— Ведь если сказать, как мы из лагеря сбежали — кино! Чистое кино! И все спасибо Хорю. Он — голова,— разливался у костра Глист, польщенный всеобщим вниманием.— Деньги по баракам собрали. Месяц не стриглись. На воле нам паспорта добыли. Значит, надо нам было двадцатого быть в Усть-Югане, оттудова партия шла. Девятнадцатого сменили мы ребят на складе, Лепехина и Хоря заложили в кузове дровами, мы с Актером в машину. Дрова везли к домам начальства километров десять. Там зона кончается. Шофер пропуск предъявил у КПП, мы выехали. Номера на наших телогрейках были чужие — двух бытовиков расконвоированных сменили, с них фуфайки сняли. Шофер молчит; ему что, больше всех надо? Доехали до домов, дрова сгрузили как надо, потом в машину, и айда!
— Больно просто все вышло,— сказал Чалдон.— Али охрана не глядела?
— У КПП зырили строго,— сказал Глист, улыбаясь.— Да как под цельной машиной дров корешей найтить. А мы-то навроде расконвоированные. Попробуй узнай: номера-то чужие! Двадцатого мы уже были в Усть-Югане, нам там «ксиву» передали. Головы у нас небритые, вид не лагерный. Пашка своего братана упросил — вот мы и в партии. Ищи ветра в поле!
— Давай спать, кореша,— прервал рассказчика Хорь,— наутро побудка рано. Все по палаткам.
Неохотно поднявшись, канавщики один за другим полезли вверх по склону. Глист, подрагивая на ветру, один ежился у костра.
— Встань-ка! — скомандовал ему Хорь.— Повернись! Кто тебя, просил, сука, трепаться, а?
Глист выпученными глазами смотрел на Хоря. Первый удар в дых согнул его пополам, вторым и третьим — по почкам — он был брошен в осклизлую холодную траву, и, пока корчился и бился в ней, глухо мыча от боли, Хорь, Актер и Лепехин тушили костер. Потом Хорь снова подошел к Глисту.
— Коли что ночью случится,— сказал он,— я из тебя мозги вышибу, тля навозная. Возьми карабин и помни: чуть что,— бей без разбору!
Зашуршала трава. Все трое ушли. Глист, всхлипывая, шмыгая носом, лежал, уткнувшись в колючую мокрую траву. Его тошнило. Боль в почках не проходила, а порой усиливалась. Он вспоминал, как бил его Хорь на глазах у Лепехина и Актера, и скрипел зубами от жгучей ненависти. Ему мерещилось, что он всаживает нож под лопатку Хоря, и тот медленно оседает на землю. Он плакал от ярости и жалости к себе, слабому, униженному и несчастному. Немного успокоившись, начал шарить по траве и нашел пистолет. Холодноватая шершавая сталь рукоятки отрезвила его, но жажда мести не проходила.
