В апреле 1776 года Потемкин уехал, а счастливый соперник, получив в Могилевской губернии Августовскую экономию и четыре тысячи душ, занял адъютантские покои в Царскосельском дворце. Ликование придворных трудно было представить. Потемкина боялись, как никого другого. А Петя Завадовский, конечно, человек неглупый, но тихий и, по бедности своей, алчный…
В том же месяце тяжелыми родами скончалась великая княгиня Наталья Алексеевна, бывшая принцесса Гессен‑Дармштадтская — Вильгельмина.
Роджерсон, которого вызвала императрица, когда великая княгиня впервые закричала от подошедших схваток, сказал, что рекомендовал бы сделать кесарево сечение.
— Строение костей таза таково, что родить естественным путем ее высочество не сможет. — И в первый раз невозмутимый шотландец не сдержался: — Я ведь предупреждал, что будут осложнения. Она не давалась осмотру по приезду, а ваше величество не велели настаивать. А я еще тогда говорил, что у принцессы странная стать, будто бы какой‑то непорядок с позвоночным столбом…
— Alter Halünke <Старый мерзавец (нем.).>, — проворчала императрица, имея в виду прусского короля. — Он с самого начала подсунул нам негодный товар. А непорядок у нее был не со столбом, а скорее с тем, что под оным находится, что она и желала сокрыть…
Созвали консилиум, на котором, как обычно, мнения разделились. Пока решали, что делать, дитё умерло во чреве. А затем наступил черед и несостоявшейся матери. Императрица велела позвать духовника.
Дождалась в будуаре выхода отца Платона и после недолгой беседы с ним послала камер‑лакея Василия Шкурина за статс‑фрейлиной Протасовой. Втроем они прошли в кабинет покойной, где Василий вскрыл один за другим три потайных ящика письменного стола. Из одного была извлечена секретная переписка, налаженная с помощью графа Андрея Разумовского с послами Франции и Испании, и письма к прусскому королю. Из другого — счета, по которым платили деньги ей, и платила она. Список долгов в три миллиона рублей, заставивший Екатерину притопнуть ногой от гнева.
— Ждала смерти моей, чтобы расплатиться… — Сказала она, не заботясь о том, что может быть услышана. — Да только просчиталась, чертова горбунья… Вы представлять, мой королефф, она перед смерть призналась мне, что была в детстве горбатой. Какой‑то итальянский костоправ кулаками и коленями выправил ей спину… Ага!.. — Она вынула из третьего ящика пачку писем, перевязанных розовой ленточкой. — Это я посмотрю одна на досуг… Но три миллиона рублей за два год… На кого и на что ей было их тратить?..
Через два дня императрица, приказав позвать безутешного наследника, протянула ему письма с розовой ленточкой.
— Прочтите, мой друг, и успокойтесь.
В пачке была любовная переписка великой княгини с графом Андреем Разумовским…
14 Из рассказов о певице Габриелли
Об итальянской певице Габриелли, которая сначала свела с ума половину меломанов Двора, а потом уступила домогательствам Потемкина, собрать подробности оказалось не так‑то просто. Тем не менее, как говорится, «где лаской, а где таской», Анна набрала достаточно сплетен, чтобы связать их в некое стройное повествование для доклада государыне. Это были рассказы разных людей и, наверняка, они обладали различной степенью достоверности. Но статс‑фрейлина и не стремилась к особой точности. Собранные ею сведения гласили:
Катерина Габриелли была весьма известной певицей не только у себя на родине, но и во всей Европе. Настоящая ее фамилия неизвестна. Родилась она в Риме, году в 1730. Будто бы в семье повара, служившего у князя Габриелли. Со младенчества удивляла окружающих своим голосом. И к четырнадцати годам знала и безошибочно распевала партии из разных опер.
Однажды князь, гуляя по саду, услыхал, как кто‑то неподалеку поет трудную арию из модной в те поры оперы Тиграна «Сын лесов». Восхищенный голосом, спросил у садовника, кто поет.
— Катарина, поварская дочка, сеньор, — ответил тот.
— Не может быть, это голос настоящей певицы. Сколько же ей лет?
— Да уж к пятнадцати, думаю…
— А хороша ли собой?
— Мы все считаем ее красавицей.
— Но тогда, это настоящее сокровище. Ступай, и позови ее ко мне.
