В тени горностаевой мантии - страница 96
В то время по Европе ходило много рассказов о баснословно богатых русских вельможах и роскоши Двора Екатерины II. И Габриелли, получив письмо композитора Траэтто, руководившего петербургской итальянской оперой, согласилась приехать на гастроли.
Ознакомившись с докладом статс‑фрейлины, государыня спросила:
— А что, ma chérie, она действительно божественно поет?
Анна знала, что Екатерина не чувствует музыку.
— Она считается одною из лучших в Европе, ваше величество.
— Что же, представьте ее мне. Пусть придет в Эрмитаж.
Вечером императрица предложила певице остаться в Петербурге на весь сезон.
— Благодарю вас, ваше величество, — ответила певица, — но мое горло и мой голос стоят дорого. Здесь в вашем холодном климате я хотела бы получать не менее десяти тысяч рублей.
У присутствовавших дух захватило от наглости таких требований. Императрица тоже была удивлена, хотя вида не подала.
— У меня такое жалованье получают фельдмаршалы.
Итальянка вздернула голову.
— Тогда велите им и петь…
Эта дерзость могла бы ей дорого стоить. Но разговор происходил в Эрмитаже, где допускались вольности. И у Екатерины было хорошее настроение.
— Хорошо, я готова заплатить вам семь тысяч за сезон. В противном случае, вы завтра же отправляетесь в Италию.
Габриелли присела в реверансе.
Она пела почти во всех операх, которые ставились в придворном театре. И после спектаклей принимала у себя многочисленных поклонников. Веселая и общительная Габриелли была довольно частой гостьей и на вечерах императрицы. Однако Петербург — не Вена и Россия — не Италия. Резвость и сумасбродство у нас терпят до времени.
Однажды на балу она потребовала от безумно влюбленного в нее толстого волокиты Ивана Перфильевича Елагина вальсировать с нею. Как ни отговаривался смущенный директор императорских театров, красавица была непреклонна. В результате Елагин на первом же туре споткнулся и тяжело упал, растянув ногу. Узнав об этом, государыня разрешила ему являться с тростью и даже сидеть в своем присутствии. Таким и увидел его раненый генерал Суворов, вызванный после одной из своих побед на прием. С удивлением посмотрел он на сидящего Елагина. Императрица шла к нему навстречу, и все стояли. Заметив удивление полководца, Екатерина заметила:
— Не удивляйся, Александр Васильевич, на Елагин. Он, как и ты, получал рану. Только его полем сражения был паркетный пол, а противником — певица.
Эта выходка не прошла для Габриелли даром. Императрица велела выплатить ей жалованье и выслать за границу.
На Страстной неделе в понедельник государыня велела топить баню, а в покоях учинить великую приборку: «Страшной понедельник на Двор идет — всю дорогу вербой метет». Надо признать что, несмотря на свое немецкое происхождение и неважное знание русского языка, Екатерина стремилась во всем показать себя русской и православной. Она предпочитала русскую одежду, старалась соблюдать обычаи и даже пыталась привить придворному окружению любовь к русскому языку. Так, на малых собраниях в Эрмитаже говорить по‑французски запрещалось. За это полагался штраф. Назначались «русские дни» и в Царском Селе.
Вот и ныне во дворце всю седмицу ходили в русском платье, постились и истово клали поклоны во дворцовой церкви, поминая страдания вошедшего в Иерусалим Спасителя. В эти дни старались рассчитаться с долгами, раздавали милостыню и подходили за благословением к священнику.
В Великий четверг старая княгиня Анна Львовна Трубецкая, приходящаяся двоюродной сестрою Петру Великому, со Львом Александровичем Нарышкиным жгли соль в печи. А Екатерина от четверговой всенощной шла в покои с зажженной свечою в руке. В полночь, после святой полунощницы, бегала вместе с фрейлинами к проруби зачерпнуть водицы, «покуда ворон не обмакнул крыла», чтобы успеть умыться студеной водой, приносящей здоровье и красоту…
