Самодержавное правление Екатерины II закончило эпоху дворцовых переворотов. А неудача панинского проекта ограничения самодержавия притушила дворянский интерес к политическим гарантиям. В обществе многие понимали необходимость социальных изменений, особенно остро после пугачевщины. Но без создания партии, без программы партийной борьбы и четкой цели это понимание было не более, чем пустыми мечтаниями и пустопорожними разговорами, до которых столь падка наша публика… В рабской стране воровства и телесных наказаний еще глубоким сном спало европейское понимание личного достоинства. А лишь тогда могли проклюнуться зерна, способные дать всходы будущей демократии. На суровой русской почве первые попытки, как мы знаем из истории, смогли лишь выродиться в уродливую и нежизнеспособную поросль восстания декабристов. Кстати, совсем не столь благородного и романтического, как о том написано в книжках, сочиненных в советское время. А теория французской революции, проштудированная помощником присяжного поверенного и оплодотворенная народной практикой кровавых бунтов, породила 1917 год…
4
В столицу из провинции приехали Энгельгардты. Четыре любимых племянницы Григория Александровича стали частыми гостями при Дворе. Младшая, Танюшка, была еще малявкой, Наденька, хотя с личика ее, как говорится, черти молоко пили, была резва и востра разумом. Катенька же о пятнадцати годков и Сашенька, которой минуло уж двадцать, были девы хоть куда. Дяденька не забывал родню. Наведывался, а то и к себе приглашивал, да в хоромах своих оставлял ночевать. Уж так‑то хороши были племяшки, особливо Санечка! Государыня по его просьбе взяла ее в свой штат и поселила во дворце…
К Пасхе Екатерина заметно отяжелела. И хотя платья она давно носила широкие в роспуск, скрывать предстоящее материнство стало невозможно. В начале апреля отменили выезд в Царское. Отложены были собрания в Малом Эрмитаже. Императрица стала сентиментальна. Вспомнила вдруг о бесфамильном отроке Алексее, отданном на воспитание камердинеру Василию Шкурину. Спросила:
— Сколько же ему ныне, Василий Григорьевич?
— Да уж четырнадцатый годок пошел, матушка.
— Как время‑то летит…
— Летит, матушка‑государыня, ох как летит…
— Ну и каков же он?
— Хорош. Робок только. Нечувствителен ни к чему. Уж как я ни стараюсь… А так вместе с моими и французский знает и по‑немецки…
Екатерина задумалась. Велела написать указ о пожаловании Алексею Григорьевичу Бобринскому графского достоинства Российской империи. Фамилию выбрала по названию села Бобрики, купленному для него еще при рождении. Затем велела секретарю позвать старика Ивана Ивановича Бецкого[107] и поручила тому взять попечительство над отроком, обретающимся в семействе Шкурина.
— Матушка, — говорил, разнежась, Потемкин, оглаживая крутой живот Екатерины, — а нашему‑то исчадию, каку‑таку фамилью давать будем? Что‑то мне в голову ничо нейдет…
— А чего долго думать, отсечем, чего лишнего у тебя есть, — она ласково потрепала фаворита за «лишнее», — и будет он… Темкин.
Григорий Александрович захохотал:
— Да куды ж я без сего «лишняго‑то» сгожуся, ни тебе не надобен, ни… — он осекся.
— Во‑во, — подхватила Екатерина, — ни другим…
— Что ты, мать, каким другим, об чем говоришь! Я только хочу сказать, фамилия Темкин как‑то не больно…
— А чем не по нраву? Темкины престолу российскому издревле служили, поранее вас… Князь Михайла Михайлович Темкин‑Ростовский был при Алексее Михайловиче боярином и дворецким. С ним род пресекся, так мы и возродим…
— Гляжу, все уж и без меня надумано, — недовольно проговорил Потемкин. — Не без пособия, поди, разлюбезной Аннеты Протасовой… Она у тебя не токмо что entremetteuse,[108] но и в герольдмейстерах обретается…
— А это, сударь мой, не твой дело, кого мне в мой штат взять и к какому делу приставить. Насчет Annete помолчи. Я ведь не спрашиваю, зачем ты для Alexandrint Энгельгардт шифр фрейленский выпросил. Чтобы, поди, ближе была?..
— Бог с тобой, Катя… Она же мне родня…
— Вот и то‑то, что родня. Все вы о родне сильно радеете. Один — свой кузин в тринадцать лет вздумал
