Горничная шмыгнула прочь, едва не зацепив Потемкина плечом. Екатерина встала, сощурилась близоруко и мягко улыбнулась.
— А‑а, господин богатырь, ждала вас… — Хотела еще что‑то сказать. Он не дал. Шагнул вперед, сгреб в охапку поднял — маленькую, легкую… И она прижалась пышной грудью, утонула в медвежьих объятиях его рук, в жаркой ласке чувственных губ…
Их долго сдерживаемая страсть выплеснулась и озарила темные покои Елагинской дачи на Каменном острове, куда в праздничные дни сходилось множество всякого люда. Иван Перфильевич строго‑настрого велел дворецкому угощать всякого, кто ни пожалует. А уж как рад был предоставить свое жилье Екатерине, по старой памяти содействуя любовным шашням повелительницы.
Рано утром Екатерина уехала в Зимний писать указы, а Григорий Александрович, даже не умывши лица, отдал должное искусству елагинского повара. Лакеи только диву давались: «Во, жрать горазд‑от. И куды лезет?..».
А через пару дней тот же Елагин, теперь уже в ранге обер‑гофмейстера, рано поутру пришел в покои фаворита. Васильчиков спал. Иван Перфильевич велел камердинеру разбудить его и вошел следом в опочивальню.
Александр Семенович быстро сел на кровати:
— Что?.. Зачем, милостивый государь, вы меня тревожите об эту пору?
Елагин подал ему бумагу с предписанием оставить Зимний дворец и отправиться в Москву или в новопожалованные имения, где ожидать дальнейшего назначения по службе. При сем ему назначалось щедрое вознаграждение.
Прочитав бумагу, Васильчиков поднял прояснившиеся глаза на обер‑гофмейстера:
— Все, что ли?..
Елагин развел руками.
— Ну и слава богу, наконец‑то свершилось… — Он бодро вскочил, накинул халат, весело поклонился Ивану Перфильевичу и добавил: — Ноне же съеду.
Елагину даже жалко стало молодого человека, который за два года своей «службы» никому не сделал никакой неприятности и вообще старался держаться подальше от придворных дел. И чтобы утешить, сказал:
— Ее императорское величество жалуют вас в Москве домом у Покровских ворот и достаточным капиталом на обзаведение.
Васильчиков поклонился.
— Спаси Бог, ваше высокопревосходительство. Передайте ее величеству нижайшую мою благодарность за доброту ее, понеже аудиенции, знать, прощальной не будет?..
Он посмотрел на обер‑гофмейстера вопрошающим взглядом. Тот опустил глаза:
— Чаю, что так…
— Ну ин и ладно… Долгие проводы — лишние слезы…
Вечером гвардейские офицеры увидели бывшего фаворита совсем в другом виде. Пьяный и расхристанный Васильчиков горько плакал на плече то одного товарища, то другого, бормоча сквозь слезы: «Прогнала… как собаку прогнала… Слушать не пожелала… А сама‑то… одно звание что „фрейлина ее величества“, а слава‑то какая?..».
Кого имел в виду Александр Семенович, так и осталось неизвестным, имени он и в пьяном угаре не назвал.
7
К досаде Никиты Ивановича Панина, Потемкин не просто переселился в покои фаворита, освобожденные Васильчиковым, — он прочно, по‑хозяйски занял место в сердце Екатерины. Анна вспоминала, как однажды вечером Екатерина сказала ей:
— Ну вот, Аннета, пришел богатырь и все, Бог даст, наладится…
Но это только казалось так. Уже через несколько дней Григорий Александрович как‑то обмолвился, что, пожалуй, ему надо бы войти в Государственный совет… Екатерина промолчала. Такой шаг вызвал бы просто ярость Панина, чего ей не хотелось.
На следующий день за обедом, сидя по правую руку государыни, Потемкин был мрачен и почти не разговаривал. У императрицы разболелась голова, и она со слезами на глазах вышла из‑за стола, не закончив обеда. Вечером он не стал по звонку красться в ее опочивальню, как делал это, скрепя сердце, первые дни… Но не потому крался, что стеснялся подобно предшественнику своему. Гордость восставала…
Екатерина пришла сама. В темном покое дух стоял, как в людской после розговин.[103] Потемкин сидел в старом шлафроке перед бутылкой. На блюде севрского фарфора лежали две очищенных репки, третью, надкушенную, он держал в руке… За короткое время новый хозяин успел привести помещение, где жил, в настоящий хлев. Григорий Александрович всегда отличался неопрятностью, был неаккуратен, а, привыкнув к походной жизни, весьма мало ценил удобства личного обихода…
