— Здесь, конечно, нам стрелять нельзя. Пойдемте на опушку, — сказал Вася.
Они пошли по дороге, местами выстланной камнем, утрамбованной, и тут впервые Татьяна увидела столовые, пекарни, больницу, школу и даже детские ясли. Верно, все это было примитивное, закопанное в землю, однако висели надписи: «Столовая», «Пекарня», «Школа»… А за всем этим в глубине леса поднимались заросшими верхушками блиндажи, землянки, около бегали ребятишки, ходили женщины. На привязях крутились козы, а кое-где на полянах паслись коровы.
— Батюшки! Да здесь целый поселок! А где же партизаны?
— На окрайках, — пояснил Вася.
— Вот пройти бы туда!
— Пройти — далеко. Надо проехаться. Мы это как-нибудь сделаем. Вот генерал прибудет, разрешение возьмем.
— А у комиссара?
— Можно и у комиссара, — и Вася показал рукой в сторону: — Там есть полянка, мы и постреляем.
Когда они вышли на поляну, Петр Хропов, прихвативший с собой кусок фанеры, начертил на ней круг, приставил к дереву; затем вынул из кобуры небольшой пистолет и, показав Татьяне, как надо его брать, как держать руку, как спускать курок, выстрелил. Татьяна, вздрогнув, моргнула и неумело взяла пистолет. Петр Хропов дотронулся до ее руки, затем охватил ладонью ее маленький кулачок, и Татьяна почувствовала, как его мужественные, жесткие пальцы задрожали. Она внимательно посмотрела на него и, поняв все, нахмурилась, сказала:
— Петр Иванович, у вас-то уж не должны дрожать руки, — и этим навсегда оборвала в нем то, что, помимо его воли, закралось к нему в эти дни, а Татьяна обратилась к Васе: — Покажите-ка вы мне… Вы же, Петр Иванович, наблюдайте: судья.
Петр Хропов, внутренне пристыженный, вовсе не обижаясь на Татьяну, отошел в сторонку. Вася стал показывать Татьяне, как надо держать пистолет, как нажать спуск, как выстрелить. И Татьяна выстрелила, крепко зажмурясь, нелепо вытянув руку. Все засмеялись, а громче всех — сама Татьяна. Она подбежала к куску фанеры и, не увидав дырочки от пули, еще громче засмеялась, говоря:
— А мне-то казалось, я прямо в круг попала!
— Так вы можете и судью застрелить! — хохоча, выкрикивал Вася.
Петр Хропов, оборвав смех, добавил:
— Смелее, Татьяна Яковдевна. Глаза не закрывайте, не моргайте. Прямо бейте, вот так, — он, взяв пистолет из ее руки, навскидку несколько раз выстрелил в фанеру, укладывая пулю в пулю. И показалось ему, что вместе с выстрелами он высвободил свою душу от чего-то ненужного, помимо его воли пришедшего, что могло бы испортить дружеские отношения не только с Татьяной, но и с Васей.
— Хорошо! Мастерски! — одобрила Татьяна, беря у Петра Хропова пистолет, и так же, как и Петр Хропов, вскинула руку, выстрелила и не попала.
Но она была упряма еще с детства: все, за что бы ни бралась, доводила до конца, и тут, обругав себя бабой, упорно и упрямо начала выпускать из пистолета пулю за пулей, пока не добилась того, что те стали ложиться в круг.
На овладение стрельбой из пистолета было потрачено несколько дней, после чего Татьяне дали винтовку, затем автомат, потом ее научили метать гранаты, обезвреживать мины, по-пластунски подкрадываться к врагу, делать перебежки, маскироваться, по случайно оброненным словам разгадывать смысл сказанного. Но Васе и этого было мало: он не навязчиво, но упорно прививал Татьяне приемы разведки, рассказывая случаи из этой заманчивой и весьма опасной жизни. А однажды, сидя за столом в блиндаже, спросил:
— Вы умеете намеренно смеяться, плакать, грустить, сердиться и так далее?
— Не-е-т, — вся оживая, произнесла Татьяна. — Интересно. Научите.
— Ну, давайте заплачем. Приступаем.
Татьяна склонила голову, сделала лицо печальным, но оно, помимо ее воли, заулыбалось.
— Не умею, — тряхнув головой, произнесла она.
— Тогда смотрите, — Вася тоже склонил голову, и через какую-то минуту на стол закапали слезы… и вдруг его лицо ожило, засмеялось, затем по нему прошла смертельная тоска, и снова оно вот-вот разорвется от хохота.
— Ну-у, — удивленно протянула Татьяна. — Вы же артист, Вася. Петр Иванович, а вы так умеете? Ох, Вася, вам бы на сцену!
Когда она усвоила и эти приемы — научилась по заказу плакать, смеяться, грустить, выражать презрение, недовольство, они вместе с Гуториным поехали по партизанским становищам. Побывали и там, где около года проболела Татьяна. Здесь их встретил Масленица. Он так обрадовался Татьяне, что даже не обратил внимания на комиссара Гуторина. Завидев Татьяну, Масленица сорвался с места, побежал вдоль блиндажей и землянок, крича:
