В это самое время появилась принцесса Делом, которую никто не ожидал увидеть в гостях у г-жи де Сент-Эверт. Стремясь продемонстрировать, что, оказав своим посещением честь этому салону, она вовсе не желает подчеркивать превосходство собственного происхождения, принцесса вошла, втягивая голову в плечи и прижимая локти к телу даже там, где вовсе не надо было протискиваться сквозь толпу и уступать дорогу, и нарочно осталась в конце зала, делая вид, что это и есть ее настоящее место, — ни дать ни взять король, занимающий очередь у входа в театр, поскольку дирекцию не известили о его прибытии; а чтобы никто не подумал, будто она старается привлечь к себе внимание и добивается особых почестей, она, не поднимая глаз, упорно разглядывала то рисунок ковра, то свою собственную юбку и стояла рядом с г-жой де Камбремер, с которой не была знакома, то есть в самом, по ее мнению, укромном уголке (из которого, как она прекрасно понимала, ее извлечет восхищенное восклицание г-жи де Сент-Эверт, как только та ее заметит). Она поглядывала на мимику своей соседки-меломанки, но не следовала ее примеру. Заглянув в кои-то веки к г-же де Сент-Эверт, принцесса Делом совершенно не прочь была проявить как можно больше предупредительности, чтобы ее любезность по отношению к хозяйке дома ценилась вдвое выше. Но она от природы питала отвращение ко всему, что называлось у нее «преувеличениями», и всячески давала понять, что ей незачем устраивать «демонстрации», совершенно не свойственные образу жизни той компании, в которой протекала ее жизнь, хотя, с другой стороны, эти «демонстрации» неизменно ее впечатляли, что объяснялось стремлением к подражанию, неотделимым от робости, которую даже наиболее самоуверенным людям внушает новое, пускай менее блестящее окружение. Ее одолевали сомнения: вдруг такая жестикуляция просто не годилась для той музыки, которую принцесса слышала до сих пор, но при прослушивании пьесы, которую сейчас исполняют, она необходима, вдруг, если принцесса будет упорствовать в своей сдержанности, окажется, что она не понимает произведения и ведет себя неподобающим образом по отношению к хозяйке дома; и чтобы выразить хоть приблизительно обуревавшие ее противоречивые чувства, она поправляла то бретельки платья, то коралловые бусины и шарики розовой эмали, усеянные бриллиантами, поблескивавшие в ее белокурых волосах, уложенных с прелестной простотой, а сама с холодным любопытством поглядывала на свою необузданную соседку и иногда тоже принималась отбивать такт веером — невпопад, чтобы не жертвовать своей независимостью. Пианист доиграл пьесу Листа и начал прелюд Шопена; г-жа де Камбремер метнула в сторону г-жи де Франкто умиленную улыбку знатока, полную одобрения и намеков на былые времена. В молодости она научилась ласкать фразы Шопена с бесконечно длинными извилистыми шеями, такие свободные, такие гибкие, такие осязательные: сначала они ищут себе места, пробуют его на ощупь, — ищут где-нибудь снаружи и довольно далеко от первоначальной цели, довольно далеко от точки, где можно было бы ожидать их легчайшего приземления; в этих фантастических далях они звучат лишь для того, чтобы потом вернуться еще раз, уже увереннее, более обдуманно, с большей точностью — словно на хрустале, который резонирует так, что невозможно сдержать стон, — и нанести вам удар в самое сердце.
Она жила когда-то в провинциальной семье, знакомых было мало, на балы она почти не ездила и в одиночестве своего поместья упивалась тем, что то замедляла, то ускоряла кружение всех этих воображаемых пар, перебирала их, как цветы, на мгновение покидала бал, чтобы послушать, как ветер свистит в соснах на берегу озера, и увидеть, как внезапно навстречу ей выходит юноша в белых перчатках, стройный, с певучим, нездешним и неверным голосом, — юноша совершенно особенный, не похожий ни на чью в мире мечту о возлюбленном. Но сегодня красота этой музыки вышла из моды и сама музыка словно поблекла. Вот уже несколько лет она была лишена почтения знатоков и растеряла достоинство и очарование; теперь даже люди с дурным вкусом получали от нее не так уж много удовольствия, да и в том не признавались. Г-жа де Камбремер украдкой огляделась. Она знала, что ее молодая невестка (преисполненная почтения к своей новой семье во всем, что не касалось высоких материй, в которых она разбиралась как нельзя лучше, будь то гармония или греческий язык) презирала Шопена и страдала, когда его играли
