— Пожар! Леонов пряжу жжет! — увидев проходивших ребят с гармонью, наперебой закричали они. Первым ворвался в избу Михаил, за ним стремительно заскочили остальные. Ребята стали затаптывать горевшую пряжу. Леонов не помнил, кто его бил. Последнее, что осталось в памяти горькой вспышкой, — это Новгородцев бросил его на пол. Очнулся он на снегу. Ощупал голову и, цепляясь руками за жерди, с трудом поднялся на ноги. Видимо, елшанские ребята выволокли его на крыльцо и, раскачав, бросили к забору, в сугроб. Падая, он ударился ногами о воротный столб. Вспомнив это, Леонов решил отомстить Новгородцеву и, повернувшись в седле, стал разыскивать его глазами.
— Погоди, в Троицке я тебе припомню посиделки. Волком взвоешь, большевик, — он заскрипел от злости зубами.
— Чего скрипишь? Поди напугать меня хочешь? — Водеников ехидно посмотрел на него.
— Не тревожь меня. Без тебя тошно. Растравил ты меня елшанцами.
— Поди-ко, сунься к ним!
— И сунусь! Погоди, придет мой час, все им припомню!
— Лошадь с медведем тягалась, хвост да грива остались.
Леонов насупился и умолк.
Отряд двигался медленно. Днем мартовское солнце сильно грело землю. Снег стал рыхлый. «Череп» дороги местами побурел. Кони шли тяжело.
— И зачем только едем? — вздохнул недовольно пожилой казак Федор Клюшин. — Оружия, кроме шашек, нет; голыми руками будем брать Троицк, что ли?
— Так господам офицерам угодно, — отозвался Михаил Новгородцев. — Им что: у нас голова в кустах, а у них грудь в крестах.
— А-а, хватит такой дури. Сейчас время не то, — протянул с пренебрежением Клюшин и, помолчав, продолжал: — Когда меня провожали на действительную, ни коня, ни амуниции не было, так атаман продал мою землю, купил мне коня, а семья без земли осталась. Стану я воевать за старые порядки, на-кось, выкуси! — сняв рукавицу, он показал кукиш.
— Повернуть коней от Бобровки и баста! Не пойдем против красных.
— Хватит на атаманском поводу ходить! — послышались голоса.
— А ну-ка, ребята, потолкуем, — Клюшин остановил коня. Между казаками и ехавшими впереди Водениковым образовалась большая дистанция. Фронтовики сгрудились на дороге, задние, объезжая целиной, останавливались возле них. Образовался большой круг, в центре которого Петр Новгородцев, слегка приподнявшись на стременах, говорил:
— Зачем мы пойдем на Троицк? Помогать атаманцам? Разве мы враги Советской власти? Подумайте!
— И думать нечего. Принимай, Петр, сотню, — заявил Клюшин.
— Я не прочь, если круг решит, согласен.
— Принимай, принимай, — послышались голоса станичников.
— Сейчас по местам, ребята. Видите, Ванька Леонов к нам скачет. В Бобровке держитесь ближе ко мне, — заметив скакавшего во весь опор на коне Леонова, торопливо произнес Петр.
— Господин хорунжий спрашивает, что за сбор? — воровские глаза Ваньки подозрительно пробежали по группе отставших казаков.
— Раскурка, — ответил неохотно Клюшин и протянул кисет. — Закуривай. Для милого дружка не жалко и пустой кисет подать.
— Подавись ты своим табаком, — Ванька в сердцах ударил коня нагайкой и направился обратно.
К вечеру отряд приближался к Бобровке. Последним в деревню въехал с группой фронтовиков Петр Новгородцев.
— Располагайтесь на ночлег ближе к квартире офицеров. Я скоро вернусь, — сказал он вполголоса и, тронув коня стременами, стал приближаться к большой группе спешившихся казаков.
— Все в сборе? — вглядываясь в лица, спросил он.
— Как будто все, — ответил кто-то.
— Помните уговор: сегодня нужно захватить офицеров, обезоружить и ехать обратно в станицу, — зашептал Петр и выжидательно посмотрел на улицу, из-за угла которой выехал урядник.
— О чем гуторите? — круто осаживая коня, спросил он казаков.
— Дорога убродная, лошадям тяжело.
— Скоро выедем на тракт, а там до Троицка рукой подать. Дадим же, братцы, красным жару, — похвалился урядник и тронул повод.
Когда конный исчез, Михаил Новгородцев произнес с усмешкой:
— Вырастили змейку на свою шейку.
— Ему что? Он на фронте не был, пороха не нюхал, нашивки урядника получил в тылу. Вот теперь и ерошится. Правильно Петр давеча сказал: не по пути нам с атаманами да с их приспешниками.
