В степях Зауралья - страница 46

— Иван, все тебе маячить приходится. Воз сена на крышу сметать — показывай, лошадь запрягать — опять толмачь! Скоро ли ты научишься нашему языку, немтырь несчастный?

— Рюсс, рюсс, — улыбался Ян.

— Рюсс, рюсс, — добродушно повторяла Федосья. — Дай сюда вилы.

Пленник непонимающе смотрел на женщину.

Сняв с воза вилы, Федосья подошла к Яну.

— Вилы, — похлопав по черенку, говорила она. — Вилы, понял?

— Виль…

— Ну вот. Теперь смотри: сено, — тыча вилами в воз с сеном, продолжала учить Федосья. — Повторяй: се-но.

— Сено, — свободно сказал пленник.

— А когда смечешь воз на крышу, — показала она рукой на пригон, — иди пить чай.

— Чай, кофе, — улыбался Ян.

— Кофе только господа пьют, а мы крестьяне.

— Кофе, господарь, — торопливо кивал головой пленный.

Постепенно Ян начал усваивать русский язык и уже свободно понимал хозяев. Как-то Федор спросил:

— Ты, Иван, женат?

Тот отрицательно покачал головой:

— Земли нет, хаты нет, работал в усадьбе господаря.

— Ишь ты, стало быть, в работниках жил? А невеста есть?

Лицо чеха помрачнело.

— Теперь нет, — коротко ответил он. — Письмо получил — вышла замуж.

— Не горюй, найдем тебе другую. — Федор погладил бороду и украдкой поглядел на Федосью. За последнее время он замечал, что сноха чересчур ласкова с пленным и, уезжая на пашню, старалась оставить свекра дома. В душе Федор был рад: попался хороший послушный работник, вот только плохо, что военнопленный. Под предлогом починить лопнувшую дугу, он пришел к Русакову. Показал поломку.

— Пустяковое дело, — ответил тот. — Наложим железный обруч, и все будет в порядке.

Когда работа была сделана, Федор, потоптавшись в нерешительности у порога, спросил несмело:

— Григорий Иванович, посоветуй. Видишь ли, какое дело…

— Говори, Федор, я тебя слушаю, — подбодрил Русаков.

— Видишь ли, — Лоскутников отвел глаза в сторону. — Замечаю я, что сноха к пленному льнет.

— Ну так что же? Пленный, может быть, не по своей охоте на войну пошел. Не беда.

— Да ведь он врагом считается.

— Неправда, — горячо возразил Русаков, — неправда, Федор, как тебя по батюшке?

— Терентьевич, — подсказал тот.

— Федор Терентьевич, враг тот, кто послал его на войну. Причем здесь Иван?

— Люди будут осуждать, — вздохнул Федор.

— А ты не слушай.

— Да как не слушать-то? Скажут, сын погиб на войне, а он снохе потворствует.

— Виноваты в смерти сына вот кто… — Григорий Иванович показал на богатые купеческие дома. — Федосья не виновата. Вот кто виноват в смерти твоего Петра, — рука ссыльного властно протянулась по направлению торговой слободки. — Твое хозяйство рушится, — продолжал он, сдерживая волнение, — а они на крови твоего сына капитал наживают. Погляди на себя, — повернулся к старику Григорий Иванович, — ты еле ноги таскаешь, а они катаются на рысаках.

Крестьянин вздохнул.

— Не так живи, как хочется, а как бог велит, — покачал он в раздумье головой.

— Вот в этом-то и беда наша, — ответил Русаков. — Этой поговоркой давят нищую деревню, стараются опутать мужика. Висит она тяжелой гирей на его руках. Губит темнота крестьянина, и ему кажется, будто нет выхода из горькой доли.

Лоскутников внимательно слушал ссыльного.

— А выход из нужды, Федор Терентьевич, есть. Его нам показывает партия большевиков, рабочий класс, и вот когда мы дружно, рука об руку сокрушим на пути все, что мешает Федосье и Яну, жизнь станет радостной.

Собеседники помолчали.

— Жалко Петруху, — губы старика задрожали. — Один был сын, и того не стало, — поник головой старик. Точно встрепенувшись, спросил: — Так мне не препятствовать Федосье?

— Нет, — коротко ответил ссыльный. — Если Иван хороший парень, вместо сына будет тебе.

— У меня такая же думка, только боюсь, как бы беды с ним не приключилось. Народ-то ведь разный. На уме каждого не побываешь. Ну, прощай… На душе как-то полегче стало.

Закинув дугу на плечо, Лоскутников побрел к дому.

Беда для Яна и Федосьи пришла неожиданно. В один праздничный день, когда Федосья была уже беременна, их на улице встретила группа подвыпивших парней. Раздалось улюлюканье, свист. В чеха полетел камень. Схватив за руку Яна, побледневшая Федосья хотела спрятаться с ним во дворе соседнего дома, но ворота оказались закрытыми.