В степях Зауралья - страница 45

Русаков выбил пепел из трубки и неторопливо сказал:

— Нужно держать тесную связь с легальными организациями. Я имею в виду профсоюзы, больничные страховые кассы, рабочие кооперативы и культурные общества. Передай товарищам: нужно вовремя возглавить движение народных масс. А ростки, здоровые, крепкие ростки, появились уже всюду. На днях мой хозяин получил письмо от сына. Война вызывает недовольство солдат, началось брожение. Епифан с Осипом за неповиновение начальству попали в штрафную роту и отправлены на фронт. В деревне Закомалдиной крестьяне разнесли по бревну хлебные амбары Фирсова. У Бекмурзы Яманбаева бедняки отбили гурт скота. Искры революции вспыхивают всюду.

Григорий Иванович прошелся несколько раз по комнате, внезапно спросил:

— Как устроилась?

— Сняла у одной старушки комнату. И, кажется, пользуюсь вниманием господина Тегерсена, — улыбнулась Дробышева и брезгливо поморщилась.

На следующий день она выехала обратно.

Мартин Тегерсен встретил ее с изысканной любезностью. Приняв театральную позу и отчаянно перевирая слова, продекламировал:

Сдерживая улыбку, Дробышева деланно всплеснула руками:

— Мартин Иванович, это бесподобно, восхитительно! — Тегерсен зажмурился, как кот, которого погладили по шерстке.

Дня три ушло у Нины на приведение в порядок переписки фирмы. Освоившись с обстановкой, она могла бывать в цехах. Однажды, проходя по заводскому двору, Нина увидела немолодого возчика, стоявшего возле телеги, на которую он только что накладывал тес.

Видимо, Тегерсен, проходя мимо, нечаянно задел о колесо ногой и запачкал светло-серые брюки дегтем.

— Ви, рюсски… Не знайт, где стоять!

— А ты, господин, отошел бы подальше, чем тереться о мои колеса. Дегтю и так мало, — скрывая усмешку, говорил возчик.

— Молчайть! Молчайть! — визгливо выкрикнул Тегерсен.

— А ты не лайся, коли сам виноват, — произнес тот спокойно.

— Свин!

— Кто? Как ты назвал? — возчик торопливо стал отвязывать лагун с дегтем. — Ну-ка, поругайся еще, — произнес он с угрозой. — Вот дерну тебя мазилкой, и пятнай стулья. Хо-зя-ин, — протяжно сказал он и сплюнул.

Тегерсен зайцем шмыгнул за штабель теса и, едва не столкнувшись с Ниной, попятился.

— Извиняйт.

Дробышева сделала вид, что ничего не заметила, прошла мимо. Ее заботило другое: нужно было выдать несколько пропусков на завод членам подпольной организации. Бланки хранились у нее. Круглый штамп был у Тегерсена, а без штампа постоянный пропуск был недействителен.

Нина поспешно вернулась в кабинет и, выдвинув ящик стола, торопливо проштемпелевала несколько бланков.

На следующий день на заводе между утренней и вечерней сменой у рабочих мест появились листовки, призывающие к свержению царя и бойкоту «рабочих групп» при военно-промышленном комитете. Листовки оказались и в железнодорожном депо, и на рабочих окраинах города.

Подпольная организация партии большевиков города Зауральска действовала.

В Марамыш стали прибывать пленные. Как только появились первые подводы, на площадь сбежался народ. Небольшой отряд во главе с сердитым офицером оттеснил любопытных ближе к домам. Часть подвод с пленными повернула на дорогу, ведущую в казачьи станицы.

На городской площади осталась небольшая группа немцев и один, видимо больной, чех. Он пугливо озирался. Молодое, смуглое, как у цыгана, лицо, с едва пробивавшимися черными усиками, выражало тревогу, вся фигура с накинутой на плечи зеленой шинелью была по-детски беспомощна.

— Должно, хворый, — произнес кто-то из толпы.

— Поди, голодный, — сочувственно сказала пожилая крестьянка и, подойдя к пленному, подала кусок хлеба.

К ее большому смущению, пленник поцеловал ей загрубелую руку и с жадностью принялся за еду.

— Мой-то Василий тоже, поди, голодный сидит в окопах, — вздохнув, женщина участливо посмотрела на чеха.

Пленника увел к себе горянский мужик Федор Лоскутников, который жил недалеко от Елизара Батурина.

Новый работник, к удивлению хозяина, хорошо знал пашню, умел запрягать коней и косить траву. Звали его Ян. Лоскутников жил небогато и часто жаловался на больные ноги. Единственный его сын погиб на войне, и все хозяйство лежало на снохе Федосье. Это была еще молодая крепкая женщина. Порой она ворчала на чеха: