В степях Зауралья - страница 153

— Не люди, а звери. Уничтожать их надо!

Далеко, сливаясь с горизонтом, темнели камыши и к безоблачному небу тянулся легкий дымок. На белоснежном фоне степи вырисовывались контуры двух лошадей. Сомнений нет: бандиты находились в избушке рыбака.

— Приготовиться!

Защелкали затворы винтовок. Дороню охватило знакомое волнение.

— Слушай мою команду! — раздался голос Новгородцева. — Третьякову с пятью бойцами держать направление на землянку рыбака. В перестрелку с бандитами не вступать. Отсечь их лошадей и держать оборону на опушке камышей. Остальная часть бойцов следует за мной в обход жилья и замыкает кольцо. Ясна задача?

— Ясна, — дружно ответили чоновцы.

Поднимая снежную пыль, конники вихрем помчались по степи. Вот уже видны стоявшие на привязи лошади бандитов. Вымахнув перед коновязью, Дороня с товарищами перерубили поводья и погнали лошадей к камышам.

Из землянки выскочил рослый детина в казахских пайпаках и малахае. В открытой двери показался среднего роста широкоплечий смуглолицый человек в ватном бешмете. Не видя лошадей, отчаянно выругался и вернулся в землянку.

Чоновцы залегли в снегу. Бандиты оказались в ловушке. Крытая дерном землянка, имела двухскатную крышу с окнами, одно из которых выходило на запад, второе на юг. В ней жил глухой старик рыбак со снохой и двумя внучатами. Стрелять по окнам нельзя: можно убить ни в чем не повинных людей. Новгородцев поманил к себе Дороню, лежавшего недалеко в снегу. Третьяков подполз к командиру.

— Залезь на крышу и через трубу предложь бандитам сдаться. Как только крикнешь, сейчас же отходи от трубы.

Дороня пополз. У северного ската нанесло большой сугроб снега. Взобравшись по нему на крышу, Третьяков наклонился к трубе и крикнул:

— Эй, там, выходи, сдавайтесь! — и отпрянул от трубы. В ответ послышался выстрел. Пуля пролетела, едва не задев Дороню. Он поспешно скатился вниз. Прошло несколько томительных минут. Дверь землянки неожиданно раскрылась, показался старик и торопливо засеменил к чоновцам.

— Руки вверх!

Глухой продолжал бежать.

— Не стрелять! — скомандовал Новгородцев и пропустил рыбака через цепь. В землянке послышался шум борьбы. В порванной кофточке с распущенными волосами выскочила молодайка.

— Руки вверх!

Женщина испуганно вскинула руки над головой.

— Там под нарами ребятишки! — истошно крикнула она и, пошатнувшись упала. Новгородцев распорядился вынести ее в безопасное место и, сняв с себя полушубок, накрыл им женщину.

— Огонь по окнам!

Дзинькнули стекла, послышался треск рам. Десятки пуль полетели в землянку. Перестрелка длилась недолго. Бандиты перестали отвечать на выстрелы: вышли патроны. Из трубы показалась синяя струйка дыма, затем прозвучал одинокий выстрел. Наступила жуткая тишина. Чоновцы осторожно заглянули через окна в землянку. На полу распростерто тело Рогожина, возле опечка лежал навзничь Землин, рядом пистолет с пустой обоймой, на чугунной подтопке тлела куча пепла. Из под нар вылезли испуганные ребятишки и с ревом уткнули головки в подол матери.

Новгородцев бережно разгреб еще теплый пепел и обнаружил обгорелый лист бумаги: «…Ишим… наши отряды…»

— Понятно, Землин имел связь с кулацким восстанием в Ишиме. Перед смертью сжег секретные документы. Что же, собаке собачья смерть! С бандой покончено! — Новгородцев обратился к Дороне: — Съезди в Островное, возьми подводу и отправь трупы бандитов в Марамыш.

Приласкав плачущих детей, командир вышел из землянки, чоновцы последовали за ним.

Прошло несколько дней. Третьяков все еще находился в ЧОНе, а мысль о Коле Дмитреве не покидала его. Почему не взяли Речкалова на поиски тела? Может, тогда бы раскрылась тайна смерти товарища? Нет ли тут ошибки?

Своими мыслями Дороня поделился с Новгородцевым.

— Кстати, — заметил тот оживленно, — я повезу Речкалова. Может ты, возьмешься сопровождать меня?

— Согласен. Тем более, по отношению к Речкалову, мне кажется допущена несправедливость.

Утро выдалось теплое, солнечное. В ярком голубом небе плыли редкие облака.

Сидевший в санях Речкалов сумрачно поглядывал на спутников и, прислушиваясь к разговору, беспокойно ворочался на месте. Ввалившиеся глаза, заострившийся нос и вся его поникшая под тяжестью горя фигура отражала глубокое душевное переживание. Когда-то веселый, первый затейник среди озернинских ребят, он замкнулся, стал недоверчив и мрачен. Попытка Дорони навести разговор на Колю Дмитрева успеха не имела.