Трактор, сопровождаемый толпой, скрылся в переулке.
Ераска пахал за колком. Старая Сивуха, налегая на хомут, с трудом тащилась по борозде. Над пахарем кружились чайки, порой опускались на свежие пласты земли и, подхватывая жирных червей, взмывали вверх. По борозде за Ераской прыгали вороны и настороженно косились на длинный кнут пахаря. В средине загона лошадь неожиданно остановилась, с тревожным храпом подняла голову и чутко шевельнула ушами. Со стороны леса донесся неясный шум. Ераска выпустил вожжи из рук и выругался.
— Несет вас лешак на тараканьих ногах, — поднявшись, пахарь отряхнулся и посмотрел на дорогу.
Из-за колка, дымя трубой, двигалась машина, таща за собой плуг.
Узнав Яна, Ераска пошел навстречу. Трактор фыркнул и остановился.
— Здравствуй, Герасим, — приветствовал его чех. — Приехал на помощь. Где Осип?
— В экономии, семена возчикам отпускает. А это что за штука? — Ераска осторожно дотронулся до трактора.
— Железный пахарь, — весело отозвался Ян.
— Ишь ты, — недоверчиво произнес Ераска. — А глубоко он берет?
— Не мелко, — слезая с трактора, ответил чех.
На стан, где стоял трактор, собрались коммунары. Пришел и Федор Мокшанцев, бывший хозяин заимки.
— Дивная машина, — осмотрев трактор, произнес он елейно. — Поистине, разум человеческий неистощим. По воздуху летают, землю железным конем пашут. Чудны дела твои, господи.
В последнее время Мокшанцев держался обособленно, не вмешивался в дела коммунаров. Ночами просиживал над апокалипсисом. На собрании коммунаров сидел молча, прислушиваясь к разговорам.
Ранней весной на пастбище за одну ночь пало восемнадцать штук овец. Вызванный из Марамыша ветеринар обнаружил, что животные отравлены стрихнином. Мокшанцев первым вызвался ехать в непогодь в Марамыш за ветеринаром. Сокрушенно вздыхал, глядя на павших овец. Во время сева он деловито ходил с саженью по полям, замеряя пахоту. Сейчас, оглядывая трактор, говорил:
— Советская власть — первая помощница мужику. Гляди-ка, какую машину прислали, возблагодарить надо и трудиться в поте лица!
На следующий день Ераска, сидя на прицепе, наблюдал, как четыре лемеха, поднимая черные пласты земли, оставляли за собой ровный след. Старый бобыль радовался, как ребенок. Сколько силы унесла у него земля, принадлежавшая богатеям! Перепахивая старую межу, Ераска пустил лемеха глубже. «Пропадай, межи да грани, ссоры да брани, — подумал он и, захватив на ходу ком свежей земли, любовно растер его на ладони. — Как пух».
Трактор шел по просторному полю и, обогнув колок, исчез в дымке весеннего дня.
Из степей Казахстана дул знойный ветер. Земля затвердела. Всходы не показывались. Засохла трава, обмелели озера и реки. Голые стояли деревья. Червь поел листву. Запасов хлеба не было. В Зауралье начинался голод.
Осип выехал в уком, к председателю.
— Григорий Иванович, что будем делать? Хлеба нет, скот пропадает, как быть?
— А ты думаешь, рабочим легче? — спросил в свою очередь Русаков. — Они по осьмушке на день получают и работают у станков.
— Но мы-то как будем жить? — вырвалось у Осипа. — Мешочничать? Ехать в Славгород, менять барахло?
Русаков медленно подошел к Подкорытову.
— Коммунист, а рассуждаешь как обыватель, — сказал он жестко. — Раскис? Может, помощь тебе нужна от «Ары»[19], где засела разная сволочь? — Председатель укома прошелся по комнате. — Голод охватил Поволжье и другие районы страны. Так что ж, по-твоему, мы должны хныкать? Нет, этого не будет! — Григорий Иванович решительно пристукнул кулаком по столу.
— Я не хнычу, а советуюсь с тобой, — ответил сдержанно Осип. — Люди с голода пухнут.
Наступило гнетущее молчание. Русаков, закинув руки за спину, шагал по кабинету. Осип сидел повесив голову. В окне билась муха, тикали стенные часики.
Как бы сбрасывая с себя тяжесть, Русаков шумно передвинул стул и спросил деловито:
— Сколько осталось у тебя проса?
— На семена хватит.
— Пропусти через крупорушку и раздай людям. Скот перегони на камыш. С председателем волисполкома об отводе пастбища в низины я договорюсь. Еще что?
Осип молчал. Григорий Иванович сказал проникновенно.
