Крестьянин оглядел партизана.
— По голосу как будто признаю: а по обличию што-то не знаю, — ответил сибиряк.
— Да мы у тебя в хлевушке ночевали.
— Глико-сь, да ты ли это, паря? — Крестьянин снял рукавицу и подал загрубелую руку.
— Ну здорово, здорово. Опять пришлось свидеться.
Командир отряда, поднявшись на табурет, говорил:
— Товарищи! Скоро настанет день, когда Сибирь, Дальневосточный край будут очищены от белогвардейцев. Красная Армия недалеко. Мы, партизаны, с вашей помощью будем бить колчаковскую нечисть до тех пор, пока не выбросим ее с Советской земли. Да здравствует вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин!
Распределив между жителями продукты, забранные карателями, захватив с собой трофейное оружие, партизаны снова ушли в леса. Перед уходом Михаил крепко пожал руку крестьянину:
— Спасибо тебе, друг! Не забудем тебя никогда!
В Зауралье крепла власть Советов. Беднота взяла у кулаков на учет машины, хлеб, поделила землю. Началась организация товариществ по совместной обработке земли.
Вернулся Михаил Новгородцев и сразу же явился в уком партии.
Жизнь в селах и деревнях Марамышского уезда постепенно налаживалась.
На уездной партийной конференции Русакова избрали председателем Марамышского укома. Федот Осокин был назначен начальником уездной милиции. Демобилизовался из армии по состоянию здоровья и Василий Шемет. Звериноголовская беднота избрала его председателем станичного исполкома. Епифан находился где-то под Волочаевском.
— Люди нам нужны… Очень нужны люди! — обрадовался Русаков. — Будешь работать военным комиссаром в Усть-Уйской.
— Справлюсь ли, Григорий Иванович?
— Справишься. Людей знаешь, места знакомые. Приглядись внимательно к Луговой. Есть сведения о появлении там банды. Она еще не так активна, но надо смотреть в оба. Необходимые документы получишь в уездном военкомате. Желаю успеха.
Летом вернулся в станицу Поликарп Ведерников. К отцовскому дому пришел огородами. Забравшись в пустой пригон, долго осматривал широкий с просторными навесами двор. Крадучись, вылез из укрытия и, пробираясь с оглядкой возле амбаров, торопливо поднялся на крыльцо. Через час, одетый в свежую парусиновую рубаху, на плечах которой блестели позолоченные пуговицы от погон, не спеша рассказывал отцу:
— В нашей сотне начался разброд. Состоятельные казаки тянули за границу, голытьба — домой. В алтайских горах от сотни осталась половина людей, остальные утекли. А тут, как на грех, наш командир застрелился. Помнишь, Сергея Фирсова?
— А как же! Накануне отхода ночевал у меня. Как он попал в начальники?
Поликарп махнул рукой:
— Умеешь шашкой владеть да зол на Советскую власть, значит, командуй! — гость захрустел соленым огурцом.
— А рядовые казаки разве пообмякли? — Сила испытующе посмотрел на сына.
— Как тебе сказать… — Поликарп вытер рукавом рубахи вспотевший лоб. — Одни сразу повернули коней к дому, другие побоялись красных, ударились за границу вместе с зажиточными станичниками. Пугали шибко: будто большевики расстреливают казаков без разбору.
— Ишь ты! — удивился старый вахмистр. — Убивать не убивают, а прижимают крепко! У меня из амбаров весь хлеб выгребли! Ладно, припрятал маленько, а то бы жевать было нечего!
— Дивно припрятал? — по-хозяйски спросил Поликарп и налил себе второй стакан.
— Да как тебе сказать? — Сила повел глазами по потолку. — Мешков сорок… Вот только боюсь как бы вода к яме не подошла. В низком месте вырыта. Съездить бы посмотреть. Отдохнешь — прогуляемся в степь. Как у тебя с документами? — спросил ой Поликарпа.
— Придется явиться в исполком, — вздохнул тот. — Кто там теперь верховодит?
— Васька Шемет, вредный для нашего брата.
— Лупан жив?
— Скрипучее дерево долго на корню стоит… Недавно сноха гостить приезжала.
— Устинья? — Поликарп подался вперед.
— Замуж, говорят, вышла… — Сила отвел глаза в сторону.
— За кого?
— За главного партийного человека в Марамыше, Русакова. Помнишь, которого я имал в Уйской?
Поликарп отодвинул бутылку, поднялся на ноги и, заложив руки за спину, остановился перед отцом.
— Весточка, — криво усмехнулся он, — нечего сказать, веселая…
