За столом, сколоченным из грубых досок, сидел огромного роста человек в расстегнутом английском френче и чистил парабеллум. Рядом на лавке лежала деревянная кобура револьвера и полевая сумка. Двое спали на низеньких нарах.
«Должно, это и есть Зверев — командир отряда», — подумал Михаил, с любопытством оглядывая здоровяка.
Тот поднялся.
— Ну как, Терентий? Вижу, гостей привел? — вопрос относился к старшему дозора. — Что ж, давайте раздевайтесь, — сказал он крестьянам. — А это что за люди?
— Мы коммунисты. Бежали с «поезда смерти», — ответил Новгородцев.
— Так, — командир партизанского отряда настороженно оглядывал беглецов. — Когда прибыл поезд на Байкал?
Михаил ответил. Наступило короткое молчание.
— Садитесь.
— Беляки все еще у вас в деревне? — Зверев повернулся к крестьянам.
— Озоруют, шарят, проклятые, по сусекам, забирают хлеб. Поочистили крепко. Как весной будем сеять, не знаем… Сено, что было накошено с лета, все отправили на станцию. Порют нещадно. Шугануть бы их надо.
— Скоро… а сейчас, ребята, идите отдыхать. Ваших лошадей накормим и овса на дорогу дадим.
Мужики сгрудились возле дверей землянки.
— Стало быть, в гости вас ждать?
— Будем на днях.
Как только закрылась за крестьянами дверь, Зверев, сделав несколько шагов по землянке, остановился возле Михаила:
— Рассказывай.
И чем больше говорил Михаил о своих мытарствах в колчаковских застенках, тем сильнее темнело лицо командира. Да и сам Новгородцев чувствовал, как порой к горлу подкатывает тяжелый ком.
— Об одном прошу, отправь меня скорее в бой! — закончил он.
— Отдохнуть сначала надо да и твой товарищ вижу прихрамывает.
— Расшиб коленку на Ангаре. Поскользнулся на льду, — виновато произнес Гриша и опустил голову.
— Поправишься, — похлопал его по плечу Зверев. — А теперь — в баню. Вася! — окликнул он спавшего на нарах ординарца.
Тот вскочил:
— Что, где, кто?
Командир улыбнулся:
— Ты, Вася, как всегда, в боевой готовности. Отведи-ка вот товарищей к завхозу. Пускай выдаст им по паре белья и обмундирование. Сапоги сами подберете по ноге да побриться не забудьте. Вечером часов в пять жду вас к себе.
Никогда с таким наслаждении не мылся Михаил. Нещадно хлестал себя веником, выскакивал на снег и, повалявшись в нем, вновь забирался на полок. Утихла боль в ноге у Гриши. Побритые, в новом английском обмундировании, они явились к командиру отряда.
— Ну вот, теперь у вас другой вид, — оглядывая прибывших, произнес довольный Зверев и, обращаясь к Михаилу, добавил: — Твое желание рассчитаться с беляками будет выполнено сегодня ночью. Остальной счет предъявим в Иркутске. — Как с ногой? — спросил он Рахманцева.
— Как будто успокоилась. Разрешите и мне ехать с товарищами.
Крупное лицо командира с небольшой бородкой и глубоко сидящими глазами было сосредоточено.
— Пожалуй, тебе трудновато придется. Снега глубокие… Нет, пока оставайся здесь.
Около полуночи партизанский отряд на девяти подводах выехал из лесу. В полкилометре от деревни бойцы сошли с подвод и, оставив их под надежной охраной, двинулись дальше. Новгородцев с тремя товарищами, утопая в сугробах, подошел к окраине. Ночь светлая. По дороге от изб лежали тени. В деревне — ни огонька, ни звука. Только у крайней избы на выезде маячила фигура часового, мурлыкавшего под нос песню. Партизаны залегли в снег.
— Сейчас я его уберу, — прошептал Михаил лежавшему рядом соседу и бесшумно пополз возле плетня. Прошла томительная минута. В ночной тишине раздался приглушенный крик колчаковца и смолк. Михаил ловко засунул ему в рот кляп. Сняты были часовые и с противоположной стороны деревни, перерезаны телеграфные и телефонные провода. Взвилась ракета — сигнал к наступлению.
Михаил отцепил от пояса две гранаты и вместе с остальными партизанами приблизился к школе, в которой жили каратели. Взмах руки, звон стекла и грохот. Колчаковцы в панике выскакивали на улицу в одном белье. Их тут же пристреливали.
К рассвету все было кончено.
Как только взошло скупое солнце, жители деревни высыпали на улицу. Возник митинг.
Заметив в толпе знакомого крестьянина, Новгородцев поздоровался.
— Не узнаешь?
