В доброславский порт «Альбатрос» входил на закате солнца. В городе кое-где засветились окна. На высоченных трубах заводов и фабрик мерцали рубиновые огоньки. Где-то за большим красивым зданием морского вокзала перекликались тепловозы. У пирса стоял теплоход, такой огромный, что, перенеси его на берег, он занял бы, пожалуй, целый квартал. Освещенные иллюминаторы смотрели на бухту, точно веселые глаза. Корабль сиял белизной от красной черты ватерлинии до самых макушек мачт. С верхней палубы лилась плавная музыка. У другого пирса стоял теплоход поменьше, но тоже весь белый, как чайка.
Павлик сидел на спардеке на своем излюбленном месте под трубой с красным поясом. Митрофан Ильич подал ему наверх миску жареной рыбы, три сочных помидора и кружку компота. За аппетитным ужином мальчугана застал Лобогрей, который теперь выполнял обязанности капитана.
— Подкрепляешься? — спросил он, поднимаясь по трапу. В руке у рыбака синел бланк радиограммы, и Павлик нетерпеливо спросил:
— Меня касается?
— Твоей персоны.
— Дайте скорее, пожалуйста!
— Хорошенько подзакусишь, тогда вручу.
Лобогрей прошел на мостик. Павлик глотал, почти не жуя. Покончив с едой, поспешил на мостик. Лобогрей дал ему радиограмму.
«Борт счс «Альбатрос», — читал Павлик. — Врио капитана-бригадира Глыбину. Отправьте мальчика теплоходом отвечайте немедленно. Председатель правления Волноваха».
С красной строки начинался другой текст:
«Павлик ты совсем забыл о школе сейчас же возвращайся следующую среду вылетаем мама.»
Прочтя второй текст, Павлик погрустнел. Лобогрей это сразу заметил.
— Домой неохота?
— Да.
— Почему? Ведь там мама ждет. Соскучилась.
Павлик в ответ только вздохнул. Лобогрей понял его.
— Ты, Павлик, не тужи, — сказал он задумчиво. — Дядя Юра, считай, поправился…
— А дядя Никифор?
— Ну, и тот уже в норме! Выпишут из больницы, и мы тебя немедленно известим. Через дядю Егора. Договорились?
Лобогрей подвел «Альбатрос» к пирсу и поставил его по корме теплохода. На берегу уже ожидала синяя милицейская автомашина с крытым кузовом. Брагу усадили в машину, и она умчалась.
Митрофан Ильич встал за штурвал. Он повел сейнер в широкий проход между двумя пирсами. От множества огней вода в бухте была сплошь залита золотым сиянием.
— Пойдем в нашу, рыбачью гавань, — сказал Митрофан Ильич Павлику, который стоял рядом, поглядывая вперед. — Правда, там тесновато, но зато чувствуешь себя в своем закутке. А тут, — он кивнул на теплоход, — эти громадины затрут нашего «Альбатроса», как мурашку.
Но Митрофан Ильич был приятно удивлен, когда увидел, что рыбачья гавань совершенно пуста. Бросили якорь, развернув сейнер кормой к берегу. Закрепили швартовы. Митрофан Ильич и Иван Иванович отправились сообщить о прибытии сейнера. Вернулись они скоро. Митрофан Ильич отыскал Павлика на спардеке и сообщил приятную новость:
— В больницу звонил. Тягун наш хорош, поправляется. Но навещать пока не разрешают.
Старый рыбак вдруг запнулся и заглянул Павлику в лицо:
— Что это ты пасмурный, Павлуша?
Павлик промолчал. Митрофан Ильич истолковал это молчание по-своему и сказал:
— Да, завтра тебе на теплоход…
— На теплоход? — встрепенулся Павлик.
— В десять утра отчаливает. Я по телефону билет заказал. В первом классе махнешь. Пошли вниз, у Ивана Ивановича зарплату получишь.
— Никакой мне зарплаты не нужно! — вспылил Павлик. — Я не за деньги помогал!
Старик посмотрел на него неодобрительно.
— Это что за фокусы?
Но Павлик не сдавался.
— На эти деньги лечите дядю Юру и дядю Никифора…
Митрофан Ильич рассердился.
— Чепуху ты говоришь, Павлуша! Наших рыбачков и без твоих денег вылечат. К тому же, Павлуша, тебе и до дому далековато, — как можно убедительнее произнес старик. — Вот и будет вам с мамашей на дорожные расходы.
Павлик продолжал упрямиться.
— Ты не бойся, мамаша тебя журить не будет, — убеждал старик. — Она еще спасибочко скажет. Как же, сынок первую зарплату принес. — Старый рыбак умолк, покрутил кончики усов и добавил: — А ежели от денег откажешься, мы их твоей мамаше перешлем. У нас порядок: работал честно — получай сполна.
Утром рыбаки с «Альбатроса» провожали Павлика на пассажирскую пристань.
