Сявки постарались на славу. Стол заставили такой жратвой, что, глянув на все, язык можно было проглотить. Каких только яств тут не было! Такого горожане во сне не видели. Шикарные рестораны померкли б. Еще бы! Казбек ждал Василину! Самую красивую, самую дорогую шмару Севера! Простым фартовым она была недоступна. Ее знало лишь начальство, да и то высокое!
Казбеку Василина приглянулась давно. Но все не удавалось пахану завладеть шмарой. А любоваться чем бы то ни было издалека и подолгу Казбек не любил и не умел. Он готов был положить к ногам шмары все золото, какое имел. И ждал за столом, надеясь сразить девку изысканностью блюд, роскошной сервировкой.
Кенты ввалились в хазу шумно. Начали разматывать шмару из одеял. Ведь не уговорами соблазнили. В темном коридоре накрыли одеялом, потом еще одним. Знали, ни одну шлюху не уговорить добровольно провести ночь с Казбеком. Этот громила отпугивал даже видавших виды потаскух.
Когда из последнего одеяла к ногам Казбека вывалилась известная всей шпане огненно-рыжая, худая, как швабра, престарелая проститутка Катька, глаза Казбека, округлившись, начали наливаться кровью. Он оглядел кентов тяжелым остекленевшим взглядом. Потом вдруг грохнул по столу кулаком, взорвавшись грязным матом. Дубовый стол, который шестеро сявок еле сдвигали с места, хрустнув спичкой, развалился на части. Вся сервировка, все блюда разлетелись в стороны мелкими брызгами. Казбек прихватил за грудки обоих кентов, которых посылал в притон за Василинкой.
— Падлы! — оторвал обоих от пола и выкинул в окно следом за Катькой. Никто рта открыть не успел.
Пахан был в бешенстве. Сявки единым духом вылетели из хазы, боясь гнева Казбека. Их било, как в лихорадке. Пахан рычал, словно зверь в клетке.
Фартовые, обгоняя друг друга, бросились в притон. Но Василинку уже увез к себе на дачу кто-то из высоких клиентов. Воры узнали адрес у бандерши. И вечером доставили шмару к пахану. Но тот, как капризный ребенок, отказался от Василинки: мол, была минутная слабость и прошла… Купленная любовь душу не согреет. А у фартового есть дела поважнее, чем забавы с бабой.
Он даже не глянул на Василинку. И после того случая никогда о ней не вспоминал…
…Такого не без труда, но могла сгрести милиция. Хотя каждый, кто отважился бы на такое, рисковал бы не просто здоровьем, а и жизнью.
Взять пахана было мудрено. Уж если он попадал, то по-крупному и надолго. Не одного, по десятку милиционеров калечил, пока Казбека удавалось скрутить.
О нечеловеческой силе его знала вся милиция Севера. Многие имели отметки на память от Казбека до конца жизни. Правда, сами, когда удавалось взять пахана, старались в долгу не оставаться. Но на Казбеке, как на собаке, все мигом зарастало и проходило быстро, без последствий и долгой памяти.
«Хотя почему именно пахана? Могли взять любого из законников, кто не имел понятия о случившемся в тот вечер, — думал Федька. Он сидел на нарах — холодных и грязных, сжавшись в комок. — Влас, понятно, отмажется от жмура. Вякнет — не размазывал. Кому охота «под вышку» греметь? Своя шкура ближе. И тут, не то что от кента, от родной мамы отмажется любой, лишь бы уцелеть самому, — горевал мужик, глядя в темные углы камеры. — Да что там кенты? Вон сосновские утворили! А ведь свои, поселенцы! Друг друга столько лет знали. Мало им было наклепать, семью извели под корень: старуху-мать, жену и сына сожгли. Чего ж от законников ждать?»
И вдруг услышал приглушенный стук в стену камеры. Тюремное радио сообщило, что ему, Федьке, предстоит очная ставка с Власом. Очень скоро. Пусть успокоится.
Утром, едва проснулся, Федьку вызвали на допрос к следователю. Он не ждал ничего нового для себя.
Федька вздрогнул, увидев перед следователем Власа. Тот, глянув на кента, усмехнулся уголками глаз, пытаясь ободрить. Федька сделал вид, что никогда не знал его.
Но… Был удивлен, услышав сказанное Власом:
— Не дергайся, кент! Я — не фраер, чтоб вместо себя приморить тебя «под вышку». Когда-то фортуна припутывает нас хуже мусоров… Теперь она меня накрыла. Ну, что ж, всем приходит время уходить…
