Кароян как-то оказался в этом районе, зашел в скупку, а когда вышел, его встретил Алик Хромой:
— Что у тебя?
— Да ничего нет, просто так зашел.
— А-а, — разочарованно произнес Алик, — а я думал, может, колечко какое или сережки. Хорошо бы заплатил…
У Карояна не было ни колечка, ни сережек. Но коллеги разговорились и быстро нашли общий язык. Алик кому-то позвонил. Вскоре к ним подошел нечесаный, небрежно одетый, средних лет мужчина. Зашли в кафе-мороженое.
— Есть камни крупные, в один-полтора карата, прима.
— Сколько хочешь за них?
Филиппов хотел две тысячи триста за карат. Кароян задумался. До этого он не имел дела с бриллиантами.
— Где можно посмотреть их?
Сделка совершилась через несколько дней на квартире у Журикова.
Кароян рассматривал бриллианты: они переливались и играли всеми красками, даже при обычном электрическом освещении. Неумело совал дорогие камни в отверстия каратомера и прикидывал: брать или не брать? Прогорю или нет? И взял. Отсчитал деньги и отдал их Филиппову. Распили бутылку коньяку и расстались.
Попытки Карояна сбыть бриллианты дороже не удавались. Не помог и «профессор по камням» — официантка одного из ресторанов Судилина. Рекомендованные ею покупатели только ахали и охали, рассматривая бриллианты, однако дать за них больше, чем он заплатил Филиппову, не решались. При тщательном осмотре камней находили и «перышки», и какие-то раковинки, сколы, нацветы.
Тогда Карояну явилась мысль отправить товар за границу. Ему говорили, что там их легче сбыть. Для этой цели согласился предоставить свои услуги Вилли.
Вскоре он оформил визу и выехал в Западный Берлин.
*
Встречи Карояна с Филипповым, знакомство с Судилиной и встречи с Вилли не ускользнули от внимания чекистов. Однако детали сделок им известны не были. Больше всего их тревожил внезапный отъезд Вилли за границу. Возникло предположение, что он повез туда ценности. В таком случае обратно он должен был вернуться с золотом или с валютой. Решено было встретить Вилли в Бресте и тщательно обыскать его.
*
Она пришла в приемную Комитета государственной безопасности около шести часов вечера, когда рабочий день уже заканчивался. До этого долго бродила по улицам. Сидела в скверике напротив «Детского мира» и думала: идти или нет? Что ждет ее?
Начинать разговор было трудно, но она нашла в себе силы.
— Меня зовут Галина Федоровна Овчаренко… Я много думала, прежде чем прийти к вам. Мне нелегко было это сделать…
Она говорила и говорила, порой перескакивая с важного на второстепенное, торопясь высказать все, что накипело у нее на душе, не давало спокойно и просто жить, смотреть людям в глаза.
— В школе меня считали способной к гуманитарным наукам и полагали, что я должна поступить на факультет журналистики. Я так и сделала. Но стала я не журналисткой, а валютчицей, спекулянткой… Сейчас, оглядываясь назад, я вижу не людей, а машины, которым задана программа «делать деньги». И мысли и дела их подчинены рублю…
Сергей Александрович не вел никаких записей, он просто смотрел на нее и слушал. Сложная и противоречивая натура человека раскрывалась перед ним.
— Я больше не хочу знать, что такое золото, чеки, доллары, бизнес! Не хочу. Хватит! — сказала она. — Прошу только об одном: если можно простить — простите, если нет — судите.
Она заплакала. Ее можно было понять. Немного успокоившись, она долго еще рассказывала о себе, о Салее, о Мухамеде, об Оле.
— Помогите ей встать на ноги, она хорошая, но так же, как и я, запуталась, не может найти себя.
Когда Степанов расстался с Галей Овчаренко, было уже около двенадцати часов ночи. Она ушла так же тихо, незаметно, как и пришла.
Утром майор Степанов доложил о беседе с Овчаренко подполковнику Козлову. Тот выслушал молча и, казалось, не удивился:
— Ну что же, не напрасно трудились, только все это официально нужно будет оформить. Пусть напишет заявление. Так будет лучше для нее.
Он думал о трудной судьбе этой женщины, думал о том, как облегчить ее положение, и радовался, что человек нашел себя.
Официальное заявление о явке с повинной поможет ей, когда валютчиков привлекут к уголовной ответственности.
