Долго, с изумлением рассматривал Сергей старую фотографию. Она была как бы крохотным оконцем, в которое он заглянул, чтобы увидеть, если не внутренний, то, по крайней мере, внешний облик минувшей эпохи.
Казался этот мир довольно-таки странным. Даже одевались люди совсем не так, как сейчас: косоворотки, сюртуки, сапоги со множеством складок на голенище, причудливого вида картузы.
Старик в лаптях и рубахе чуть ли не до колен, засунув пальцы за веревочную опояску, рассматривает казаков из-под седых лохматых бровей, рассматривает внимательно, как генерал на смотру. Дамочка в пышном платье с воланами вскарабкалась на придорожный валун и взмахнула свернутым зонтом — не то боится потерять равновесие, не то приветствует казаков. Шляпа у нее с такими широкими полями и причудливыми финтифлюшками, каких теперь не увидишь.
Сергей усмехнулся и опять посмотрел на фотографию. Неужели среди других на ней изображен и он, Сергей Дунаев? Тот самый, что сейчас сидит в офицерском кителе? Проста не верится! Что же это: через полсотни лет какой-нибудь потомок будет с таким же изумлением рассматривать снимки нашего времени? Будет удивляться нашим костюмам, нашим нарядам?
Судя по всему, фотография эта относилась к периоду начала первой мировой войны. Через Мисяж из окрестных станиц проходили казаки. А Сережа с Витей бегали смотреть на них. Да и не только на них…
Сергей вдруг припомнил картину, которую он с братом наблюдал в детстве. Стоит на дороге громадная, чуть ли не из бревен построенная, телега. На нее уложен и привязан канатами круглый и длинный, как дом, паровой котел. В телегу запряжено десятков шесть разномастных лошадей, все тройками. Бородатый мужик, старшой, встав на пригорок, осматривает упряжки, поднимает кнут. Поднимают кнуты и хозяева троек. Старшой кричит протяжно и дико. В ту же секунду длинные кнуты падают на спины лошадей, хозяева троек тоже кричат истошными голосами. Испуганные человеческим ревом, ожесточенно нахлестываемые животные разом кидаются вперед и вскачь мчат тяжелую махину котла. Кажется, что по тракту катится живая, галдящая лавина. Попади под нее человек, споткнись какая-нибудь лошадка — несдобровать!
А поодаль, за обочиной, бегут они — ребятишки. Они счастливы, потому что видят такое необыкновенное для того времени зрелище. Таких тяжестей и таким способом в Мисяже еще никто не перевозил… Потом узнали, что из какой-то Риги капиталист Сименс Вирт привез сюда свой механический завод. Где-то далеко-далеко шла война…
Помнится, ожил в те дни тихий Мисяж. Кузьма Шмарин получил личное дворянство. Алевтина Федоровна только руками всплескивала, когда мать называла сказочные суммы, выплаченные Шмариным за получение дворянского звания.
— Совсем с ума сошел, — говорила учительница. — Зачем ему понадобилось дворянство?
— Стало быть, нужно. Теперь он всем ровня, никто гнушаться им не может — дворянин.
По случаю получения дворянского звания Шмарин назначил бал, пригласил на него всю городскую верхушку. Местные барыньки засуетились: каждой хотелось блеснуть нарядом. Работы у швеи стало хоть отбавляй. Анна Михайловна не спала ночами, устала, похудела, но была довольна — заработок хороший, а к зиме деньги — ох, как нужны!
Вся Кошелевка собиралась смотреть гулянку богача. К Дунаевым прибежал посыльный и передал распоряжение Шмарина: Анне Михайловне явиться с иголкой и нитками на тот случай, если что-нибудь случится с дамскими нарядами.
Не успела захлопнуться за матерью калитка, а Витя уже приказал брату собираться:
— Шмаринскую гулянку глядеть будем.
— А мамка?
— И знать не будет…
Вид у него был решительный, и Сережа не стал прекословить.
Виктор задвинул ворота на засов. Перелезли через забор и по узкому переулку сбежали вниз. Уже с плотины услышали, как в шмаринском доме играет духовой оркестр. Ребята побежали быстрей.
Береговая улица была заполнена экипажами. На освещенном двумя фонарями парадном крыльце тумбой стоял толстый урядник. На боку поблескивала рукоять шашки.
Присутствие блюстителя порядка почему-то не понравилось Вите. Он сердито пробормотал:
— Черти принесли!
