— Это вас Вика прислала?
— Да, — кивнула я. — Она звонила?
— Звонила с полчаса назад. Чудеса. Что это она вздумала дом продавать? То жить хотела, то вдруг продавать. Идемте, все покажу.
Мы подождали, пока она сходит за ключами, и не спеша стали подниматься по улице. Соседка, оставшаяся на скамейке, проводила нас любопытным взглядом.
Клавдия Семеновна выглядела лет на шестьдесят, худая, жилистая, невысокого роста, блекло-голубые глаза, казалось, выгорели на солнце.
Подъем разговорам не способствовал, оттого я помалкивала, Клавдия тоже молчала, но взгляды на нас бросала настороженные. Видимо, чем-то мы ей не приглянулись.
Она открыла калитку, пропуская нас вперед, и заметила ворчливо:
— Дом хороший. Покойный хозяин во всем порядок любил и следил за домом. Что крыша, что подвал — в надлежащем виде.
— А сколько лет дому? — подал голос Вадим.
— Лет сорок есть. Может, больше. Но дом еще столько же простоит, а смотреть будете, так и сотню лет ничего ему не сделается. Фундамент каменный, кладка — загляденье, сейчас так не делают. Хозяин дом строил, когда еще при должности был. В больших чинах ходил, по здешним меркам. В средствах себя не ограничивал и строил на века. Чтоб детям и внукам…
— Но из внуков только Виктория? — сказала я.
— Человек предполагает, а Господь располагает, — вздохнула Клавдия. — Хозяин, поди, в гробу перевернется, если Вика дом продаст. Хотя, если разобраться, почто он ей?
К тому моменту мы уже вошли внутрь. В просторном холле было темно. Клавдия включила освещение. Отделан дом был с претензией на роскошь, но сейчас все это выглядело довольно скромно. Потолок с лепниной из гипса, люстра из чешского стекла, обои с павлинами местами потерты.
— Вот, смотрите. Потолки высокие, трехметровые. Дворец, а не дом!
Клавдия шла впереди, везде включая свет.
— Альберт Юрьевич долго жил один? — спросила я, следуя за ней.
— Как хозяйка померла, так и жил. Лет десять, должно быть. Я думала, недолго ему вдовцом ходить — мужчина видный, с приданым. Быстро к рукам приберут. Хозяйкина подруга первое время чуть не каждый день ездила, должно быть, виды имела. Но вдовец ею не прельстился. Еще две знакомые дамочки навязывались, то вдвоем, то по одной. И меня выспрашивали, как он да что. Кое-кто из наших тоже рад бы глаз на него положить, Марьяна из администрации, к примеру, большую о нем заботу проявляла, бегала то и дело. Да не выгорело у них.
— Значит, хозяин — завидный жених? — вмешался Вадим со смешком. — А с сердцем у него давно проблемы были?
— Не знаю. Мне не жаловался. Хотя он вообще не из болтливых был. Да и мне лясы точить некогда, не для того сюда приходила.
— Долго вы у него работали?
— Как жена померла. Жаль будет работу потерять. На пенсию-то не особо расшикуешься. А он платил хорошо, местные мне завидовали. Но ведь такой дом в чистоте держать — дело непростое, спину-то поломаешь.
— Значит, на здоровье хозяин не жаловался? — вернулся Вадим к прежней теме. — И вдруг помер?
— Ну, не вдруг… Видно, сердце пошаливало. Он последнее время смурной ходил. Подруги его все кудахтали: что, мол, невесел, что голову повесил?
— А он?
— А он отшучивался. Года, мол, а с годами мудрость приходит, а у мудрого человека мало поводов для веселья.
— Ага. Во многой мудрости много печали.
— Вот-вот, именно так и говорил.
— Значит, женить его не смогли?
— Точно. Он мужик себе на уме. Видать, решил в одиночку доживать.
— А как же внучка?
— Не больно он с Викой ладил. Она на вид тихая, но упрется, точно баран. И он такой. Эдак возьмутся ругаться — хоть святых выноси. Пигалица была, а деду не уступит. Да и не любил он ее, — неожиданно заключила она.
— Викторию? — удивилась я. — Почему?
— Да он никого не любил, ни ее, ни дочь, ни жену покойную, только себя. Есть такие люди. Другие им без надобности. На похоронах жены ни слезинки не пролил.
— Не все мужчины способны плакать…
— Может быть. Но уж очень у него все по-деловому. Надо это, надо то… Свез жену на кладбище, точно на курорт отправил, — главное, чтоб ничего не забыла и добралась хорошо. Хотя, может, это из-за службы. Привык все в себе держать. Вот сердце и не выдержало.
