Быстро проведя идентификацию, дежурный офицер вернул удостоверение Кэслету. Тот выдержал нарочитую паузу, снова смерив лейтенанта холодным взглядом, после чего, убрав документы во внутренний карман, сказал:
– Ну что ж, гражданин лейтенант Янсецкий, поскольку выяснилось, что я это я, может быть, здесь найдется кто-то, кому известно, чем мне, собственно говоря, предстоит заняться?
– Так точно, гражданин коммандер. Ваш сопровождающий направляется сюда, и я ожидаю… а, вот и он.
Янсецкий с видимым облегчением на лице поманил вышедшего из межпалубного лифта старшину.
– Гражданин главстаршина Томас проводит вас в вашу каюту, – сказал он.
– Спасибо, – прохладно, но учтиво ответил Кэслет, после чего повернулся к подошедшему главстаршине.
– Гражданин коммандер Кэслет? – спросил тот, отдав честь.
Уорнер козырнул и кивнул.
– Прошу следовать за мной: мне поручено помочь вам устроиться, – сказал Томас, подхватив два из трех вещевых мешков, доставленных по багажной трубе, пока Кэслет разговаривал с Янсецким.
– Спасибо, гражданин главный старшина, – отозвался Уорнер куда с большей теплотой, чем при общении с офицером, и, вскинув на плечо третий вещмешок, двинулся за Томасом к лифту.
Старшина производил впечатление человека служившего и неплохо в настоящем, боевом флоте. Кэслету оставалось лишь гадать, что могло побудить его перейти оттуда… сюда.
Однако от вопросов он воздержался. Отчасти потому, что это не его дело, отчасти же опасаясь услышать ответ, который ему не понравится. Он знал, что некоторые вполне порядочные люди – например Ле Пик – стали народными комиссарами, а стало быть, с юридической точки зрения, старшими офицерами госбезопасности, поскольку искренне верили в правоту дела Комитета, – и Уорнер, даже считая, что они заблуждаются, уважал их выбор. Однако он просто представить себе не мог достойного мотива, способного подвигнуть кого-то – кого угодно! – вступить во вспомогательные войска БГБ, то есть в карательные отряды.
Отведенная Кэслету каюта оказалась меньше, чем помещение, полагавшееся офицеру такого ранга на боевом корабле, но по крайней мере его не упрятали в застенок. Правда, подумал он, поблагодарив Томаса и начав раскладывать вещи с привычной ловкостью человека, за двадцать лет службы привыкшего к переводам с корабля на корабль, обольщаться и расслабляться не стоит. Система Цербера находилась на расстоянии более ста шестидесяти восьми световых лет от Барнетта. Даже у линейного крейсера такой путь занимал почти месяц в одну сторону – время более чем достаточное, чтобы Рэнсом могла, если ей заблагорассудится, бросить его в камеру. И если не взять себя в руки и, по крайней мере, не притвориться «хорошим мальчиком» именно это она и сделает. Шансы вернуться с Аида весьма невелики.
Кисло усмехнувшись, Кэслет заставил себя думать о нынешней ситуации как о тактической задаче, решение которой требует контроля над эмоциями. В конце концов, он умел владеть собой в боевой обстановке, а стало быть, соответствующий настрой мог помочь ему и сейчас. Жаль, конечно, что приходится думать о Корделии Рэнсом и БГБ как о врагах: может быть, это и выручит в отдельных эпизодах, но может завести очень далеко. Туда, откуда не возвращаются.
Уорнер уже почти закончил распаковываться, когда прозвучал сигнал коммуникатора. Коммандер с недовольством посмотрел на аппарат: прямо с дороги втягиваться в здешние дела ему вовсе не улыбалось, однако попытка уклониться была бы нелепым ребячеством. Вздохнув, он нажал клавишу.
– Гражданин коммандер Кэслет? – четко произнесла появившаяся на экране женщина в черно-красной униформе.
Уорнер кивнул.
– Очень приятно, я гражданка коммандер Лоуэлл, старший помощник. Капитан Владович приказал проследить за тем, как вы устроились.
– Спасибо за заботу, – отозвался Кэслет, подозревавший, что Владович испытывает к нему столько же симпатии, сколько он – ко всему Бюро государственной безопасности.
– Кроме того, – продолжила Лоуэлл, – мне приказано передать, что гражданка член Комитета Рэнсом и капитан Владович намереваются вскоре произвести первый допрос пленных и желали бы произвести его в вашем присутствии.
