Двери лифта закрылись. Обри повернулась к Лайаму спиной, но это не помогло — лифт был зеркальным. Куда бы она ни смотрела, везде видела перед собой многократно умноженное отражение Лайама. Он окружал ее со всех сторон. Обри опустила глаза.
Лифт распахнулся, открывая маленький холл, из которого вели две двери, налево и направо.
Лайам отпер правую дверь и пропустил Обри вперед. Теплый оттенок деревянных панелей и портьер, ковры и классическая мебель удивили ее. Она ожидала, что его холостяцкая квартира будет больше похожа на… на холостяцкую квартиру — черная кожа, хром, искусственный мех. Но квартира была обставлена в классическом стиле, который так нравился ей самой. На стенах висело несколько пейзажей.
Этот человек продолжал удивлять ее.
— Объясните мне, прочему три женщины в галерее смотрели на меня как на конченого придурка? — Лайам поставил картину на стул.
— Вам ведь не понравилась эта картина, верно? Позвольте мне. — Она стала осторожно снимать оберточную бумагу. Их руки встретились, когда они одновременно стали развязывать бечевку, и было странно, как бумага не загорелась от искр, пробежавших между их пальцами.
Обри развернула картину и поставила ее на пол, оперев на стул. Потом отступила на шаг.
— Что вы видите? — спросила она.
— Белый цветок с красной сердцевиной среди зеленых стеблей.
Обри подошла к нему ближе. Их плечи соприкоснулись.
— Посмотрите на стебли. Что вы видите?
Фиалковые глаза. Блестящие каштановые волосы. Нежную кожу цвета слоновой кости. Ее запах сводил его с ума. Роза? Гардения? Что-то легкое и цветочное, напоминающее о жарких летних вечерах. Но он сказал только:
— Они вьются. Эти стебли вьются.
— Они вам ничего не напоминают?
— Да. Они напоминают… растения, — сказал он неуверенно.
Она протянула руку и провела кончиком пальца вдоль самого толстого стебля.
— Посмотрите.
Лайам чувствовал себя дураком. Непривычное чувство. И тут он увидел. Это было настолько очевидно, что он не понимал, как не уловил этого раньше.
— Это же тело женщины.
Листья и стебли переплетались, сливаясь в фигуру женщины. Проклятье, почему же он сразу этого не заметил?
Потому что любой мужчина увидел бы здесь всего лишь сплетение стеблей — если в эту минуту он не думает о сексе.
— Верно. — Она нежно улыбнулась, глядя на картину. — А теперь посмотрите еще раз. Посмотрите на росу по краям лепестка, на эти листья вокруг цветка.
Он понял. Его уши запылали.
— Бог ты мой, я купил своей матери порнографическую картину.
Обри засмеялась тихим низким смехом, который прокатился прямо по его позвоночнику.
— Нет, вы купили эротическую картину. В ней же нет ничего пошлого.
— Если здесь изображено то, что мне чудится, то я не могу подарить это родной матери.
— Джильда говорит о жизни, рождении, женственности, чувственности. Для непосвященного наблюдателя это только цветок, как вам и показалось сначала. Но для того, кто смотрит глубже, это — колыбель жизни.
— Но это же…
Она остановила его, дотронувшись до руки.
— Лайам, это прекрасно. И вашей матери очень понравится.
Она снова повернулась к картине. Лайам увидел на ее лице то же выражение, с каким она смотрела на него, прежде чем узнала его имя, — приоткрытые губы, пылающие щеки.
Лайам затряс головой. Нужно немедленно вызвать ей такси. Пока он еще в состоянии себя контролировать.
Он открыл рот и неожиданно для себя сказал:
— Могу я предложить вам бокал вина?
Обри заколебалась, кусая губы. Посмотрела на дверь, потом на него, очевидно тоже раздумывая, стоит ли оставаться.
— Это было бы неплохо.
Лайам помог ей снять жакет, и этот жест обычной вежливости был для него огромным испытанием. Словно завороженный, он смотрел, как одно, затем другое обнаженное плечо выскальзывает из-под плотной ткани. Она осталась в очень открытом топе на тонюсеньких бретельках, плотно облегавшем ее стройную фигуру.
Он еще в пабе подумал, что она безумно сексуальна. Ее интерпретация живописи подтверждала это. Обри Холт была, несомненно, самой сексуальной женщиной, с которой Лайам когда-либо сталкивался. Он никогда в жизни не испытывал столь сильного влечения.
Желание жгло его, не давало ему дышать. Не оборачиваясь, он бросил жакет на диван, обвил руками ее талию и притянул ее к себе. Обри вскрикнула, но он заглушил этот стон своими губами.
