Мириам посмотрела на него с недоверием.
— Вассерман? Но он был твоим другом с самого начала. Это он пригласил тебя сюда и поддерживал против любой оппозиции.
Рабби кивнул.
— Именно это я и имею в виду. Он был слишком добр ко мне. Может быть, если бы в тот первый год он присоединился к мнению большинства, я уехал бы отсюда и нашел другую работу в другой конгрегации. Может быть, я должен бороться за свою работу здесь потому, что я действительно не подхожу им. Если после шести лет мне все еще приходится воевать, может, это не то место. Может быть, другая конгрегация…
— Но они все одинаковые, Дэвид, — все пригородные конгрегации.
— Значит дело во мне, я недостаточно гибок, наверное. Может быть, я вообще не подхожу для раввината, по крайней мере, для руководства конгрегацией. Может быть, мне следует заняться преподаванием, или наукой, или организационной работой. — Он сел на диван и посмотрел ей в глаза. — Помнишь прошлый Песах, когда мы были уверены, что мне придется уйти; мы решили тогда, что вместо того, чтобы сразу же искать новое место, поедем в Израиль?
— И?
На его лице промелькнуло подобие улыбки.
— Так почему не сейчас? Если они могут послать мне уведомление за месяц, почему я не могу уехать, точно так же уведомив их?
— Ты имеешь в виду, оставить работу? — Она была явно потрясена таким поворотом.
— О, не обязательно ее оставлять. Я могу попросить отпуск.
— А если они не дадут?
— Я его возьму в любом случае. Я устал от этого места, сыт им по горло, не могу больше. Ты что, не понимаешь, что за шесть лет, что я здесь, у меня не было каникул? Летом хоть как-то поспокойнее. Религиозная школа закрыта, ни праздников, ни служб по пятницам… Но все равно остаются свадьбы, бар-мицвы, люди болеют и ждут, что я приду навестить их, другие приходят поделиться своими проблемами… Если бы не случайные уикэнды, мы вообще сидели бы как на привязи. Я должен уехать туда, где смогу побыть какое-то время наедине с собой. — Он улыбнулся. — А в Израиле тепло-о-о…
— А может, просто заказать трехнедельный тур? Посмотреть достопримечательности и…
— Я не хочу осматривать достопримечательности. Это или новые здания, или остатки старых, или дыры в земле. Я хочу пожить некоторое время в Иерусалиме. Мы, евреи, веками стремились в Иерусалим. Каждый год на Песах и в Йом-Кипур[11] мы говорим: «В следующем году в Иерусалиме». В прошлый Песах, когда мы так говорили, мы действительно имели это в виду. Мы действительно думали, что поедем туда, — по крайней мере, я. Прекрасно, теперь у нас есть шанс. Я не связан никаким контрактом.
— Но правление может расценить это как вариант отставки и отдать твое место…
— Допустим. И что? В нашем возрасте мы можем позволить себе попытать счастья.
Мириам с опаской посмотрела на него.
— И как надолго?
— А не знаю, — непринужденно сказал он, — три, четыре месяца, может быть, дольше — так долго, чтобы прочувствовать, что мы жили там, а не просто нанесли визит.
— Но что ты там будешь делать?
— А что там делают другие?
— Люди, которые живут там, работают. А туристы заняты только осмотром достопримечательностей…
— Если тебя волнует именно это — хорошо, я могу закончить статью об Ибн Эзре[12]. Я изучил источники, у меня есть все выписки. Единственное, что мне теперь надо, — свободное время, чтобы ее написать.
Он сейчас был удивительно похож на маленького Джонатана, когда тот просит о чем-то особенном, какой-то особой привилегии. Она чувствовала, что он этого страшно хочет.
— Ты ведь не только что придумал это, Дэвид. Ты это давно обдумываешь?
— Всю свою жизнь.
— Да, но я имею в виду…
— В прошлом году, когда похоже было, что мне придется уйти, я хотел уехать до поисков новой работы. Когда бы еще мы получили такой шанс? Но выяснилось, что мы остаемся, и я сказал себе: будь доволен уже тем, что продолжаешь получать жалованье. Не получается! Всем сердцем я настроился на поездку — и теперь не могу выбросить это из головы.
— Но отказаться от работы…
— Я смогу получить другую, когда мы вернемся. И не забывай, существует вероятность, что эту я так или иначе могу потерять.
Она улыбнулась.
