Я приподнялась на цыпочки и прошелестела ему в ухо свои самые тайные мысли: “Я знала это. Я чувствую, как ты любишь меня. Любишь преданной волчьей любовью. Такой. От которой скулы сводит. За которую и жизнь отдать не жаль”.
Пришла весна. Я старалась быть дома ниже воды и тише травы, не вызывая никакими своими действиями раздражения Ромео. Ситуация накалялась. Я перестала с ним спать. Я не могла заставить себя заняться с ним любовью. Мне противен был его запах, да и сама мысль о том, что… Я никогда не была успешной в компромиссах с моими чувствами. Я не из тех женщин, которые могут найти привлекательную материальную мотивацию и отдаваться мужчине которого не хотят. Я скорей погибну в борьбе или буду голодать, чем пойду на такое соглашение. Наше совместное проживание постепенно теряло смысл. Ромео худел, страдал и злился все больше. Однажды ранним утром он вошел в мою комнату. В комнате неподалеку спали его дети. Так что кричать я не могла. После короткой борьбы мне все-таки удалось физически выйти победителем. Морально же я была уничтожена, раздавлена, сломлена как березка под ветром. Этим же вечером я перебралась в комнату к своему сыну, запирала каждую ночь дверь на замок и чутко вслушивалась в шаги за дверью.
Месяц спустя, после часа моих стенаний, Анабас сказал: “Собирайте свои вещи. Вечером я приеду”.
Это было похоже на сказку! Тихонечко, чтоб не вызвать ни малейших подозрений, я собрала наши нехитрые пожитки. Мой сын был счастлив, я уже забыла, что он может быть таким веселым. Анабас приехал, пожал руку растерянному Ромео и сказал: “Я забираю их к себе. Появишься где-то на горизонте… Ну, ты знаешь…” И включил холодящую сердце сталь в своих глазах. Ромео отшатнулся и ушел в дом, ссутулившись.
Так мы оказалась здесь, в этом доме. В первый же вечер мы соорудили огромный салат, сели смотреть фильм, и я была несказанно счастлива. Как будто меня выпустили из тюрьмы. Или освободили из заложников. А мой сын, расслабившись, просто уснул рядом с нами на диване, подперев свою еще такую детскую щечку кулаком.
Я жила с Анабасом около двух лет в состоянии хиатуса, в состоянии временных и длинных каникул, когда кажется таким странным наблюдать из окна каждое утро хаотично проезжающие мимо машины, этих вечно куда-то спешащих людей.
Вначале мое безделье было вполне обоснованным. Я потеряла работу, новой пока не нашла. От всех волнений я потеряла также много волос. Когда я стояла под душем, закрыв глаза и ловя капли воды губами, мои длинные светлые волосы целыми прядями сползали по спине и уплывали в трубу. Не знаю, испытывали ли вы когда-нибудь это жуткое чувство. Мне удавалось сохранять оптимизм, но грусть поселялась на дне моих зеленых глаз все основательней.
Пока Анабас не сказал мне: “Хватит вкалывать, отдохни. Восстановись. Гуляй побольше, спи, у тебя каникулы. Стажировка на Земле. Я о тебе позабочусь”.
Я изучала с жадностью этого удивительного человека. Чем больше я его узнавала, тем больше привязывалась. И тем больше казался он мне загадочным и необъяснимым. У меня было стойкое ощущение, что Анабас следовал какой-то своей, уникальной закодированной в его подсознании программе, и никто и ничто не могли сбить его с пути. Еще казалось очень странным, как кот и собака мирно уживались в одном человеке.
Я страшно мерзну. Я всегда мерзну. Наверное, виной всему мои косточки. Хорошо было бы нарастить немного жира и стать похожей на американку, которую совершенно не волнует, нравится ли она кому-то, пусть даже и самой себе. Я ем аспарагус с пармезаном, пью белое вино и ностальгирую. На полую луну я хочу выть. Странное томление струится по моим жилам. Мне хочется выписать, вычленить себя из этого окружения, разрисовать веером разноцветных снов свои дни, зашторить окна, где все время шумят машины и ни о чем не думать. Я слушаю французскую музыку. Она плывет, вкручиваясь в мои мозги витиеватыми звуками-волнами, окутывает меня флером романтики чего-то недосказанного и манящего. У меня быстро отрастают волосы. Как только я схожу к парикмахеру, и она вытянет мне мои пряди, мои волосы вспоминают о своей природе. Через несколько дней они упрямо завиваются и падают на плечи, валятся на глаза, мечутся по подушкам. Я мажу их всевозможными масками, стараюсь восстановить их былую густоту и, похоже, мне это постепенно удается.
