— Значит, Мими сперва уехала с американцем?
— Это тебе Проспер рассказал?.. Дай мне еще стаканчик воды, будь такой добренький… Этот самый янки встретил ее в «Прекрасной звезде» и влюбился в нее… Увез ее в Довиль, а потом в Биариц… Надо правду сказать, Мими умела за дело взяться… Не то что мы, дурочки… Шарлотта где теперь? Все еще в «Пеликане»?.. А вот я совсем развалина…
И она презрительно засмеялась, обнажив испорченные зубы.
— Как-то раз Мими написала мне, что у нее будет ребенок и она, мол, уверила своего американца, будто младенец от него… Как его звали-то, американца? Освальд. А потом еще одно письмо прислала, что едва не погорела: родился мальчишка, рыжий-рыжий… Понимаешь?.. Я не хотела, чтобы Просперу сказали…
Может быть, подействовали два стакана воды, которые она выпила. Она спустила с постели ноги, длинные тощие ноги, вряд ли привлекавшие взгляды мужчин. Когда она поднялась, стало видно, что она высокая и худая, как скелет. Сколько часов приходилось ей вышагивать в темноте по тротуару или сидеть в пивной за столиком, чтобы залучить клиента…
Взгляд ее прояснился. Она пристально посмотрела на Мегрэ.
— Ты из полиции, а?
И лицо ее исказилось от злобы. Однако в голове все еще стоял туман, и она делала усилия, чтобы рассеять его.
— Постой… Что мне Жан говорил?.. Да ты как сюда попал? Кто тебя привел? Жан не велел мне ни с кем разговаривать… Я ему слово дала. Признавайся… Признавайся, ты из полиции? А я… Да какое полиции дело, что Проспер и Мими…
И вдруг разразилась истерика, ужасная, неистовая.
— Мерзавец!.. Сволочь!.. Воспользовался тем, что я не в себе была.
Она отворила дверь, слышнее стал шум, доносившийся с улицы.
— Убирайся… Сейчас же убирайся… а не то я тебя… я…
Она была смешной и жалкой. Швырнула в Мегрэ кувшин с водой, чуть не угодила ему по ногам, и пока он спускался с лестницы, кричала ему вслед грубые ругательства.
В кафе посетителей не было. Еще не настал час.
— Ну как? — спросил из-за стойки мсье Жан.
Мегрэ надел пальто и котелок, оставил мелочь для официанта.
— Узнали вы от нее то, что хотели?
На лестнице, которая вела в номера, послышался голос:
— Жан!.. Жан!.. Иди сюда. Я тебе кое-что скажу…
Дверь в кафе приотворилась, и из нее выглянула жалкая, растрепанная Жижи, без башмаков, в спустившихся чулках.
Мегрэ счел за благо удалиться.
На Круазет люди, глядя на черное пальто и котелок Мегрэ, вероятно, принимали его за провинциала, впервые приехавшего на Лазурный берег полюбоваться карнавалом. Маски толкали его. Он с трудом вырывался от весельчаков, тянувших его за собой в фарандолу. На песчаном пляже несколько курортников, равнодушных к празднику, принимали солнечные ванны, почти голые, уже загорелые, и смазывали тело оливковым маслом, чтобы загореть еще больше.
Вот и отель «Мирамар», выкрашенный в желтый цвет, массивная громада с двумя-тремя сотнями окон, с величественным швейцаром, с целым парком автомобилей и армией рассыльных. Мегрэ думал было зайти туда. Да нет, к чему? Ведь он уже выпытал все, что ему надо было узнать. А пить очень хотелось, хотя он много пил в тот день. Он вошел в бар.
— Есть у вас железнодорожное расписание?
— На Париж? В двадцать часов сорок минут отходит скорый, вагоны трех классов…
Мегрэ выпил еще кружку пива. Надо было ждать несколько часов. Он не знал, куда себя девать. Должно быть, у него осталось отвратительное воспоминание об этих часах, проведенных в Каннах в праздничной атмосфере карнавала.
Он старался представить себе то, что было здесь не так давно, и минутами это прошлое становилось для него таким реальным, что он буквально видел перед собой Проспера, его рябое лицо, рыжие волосы, добрые выпуклые глаза; видел, как он выходит из «Мирамара» по черной лестнице и бежит в «Кафе артистов».
Три женщины, которые в те времена были на шесть лет моложе, сидели за столиком в этой пивной — завтракали или обедали. Проспер был ужасно некрасив. Он это знал. И все же он страстно любил Мими, самую молодую и самую хорошенькую из трех подруг.
Вначале они, наверное, прыскали от смеха, замечая его пламенные взгляды.
— Напрасно ты, Мими, смеешься над ним, — должно быть, говорила Шарлотта. — Он славный малый. Кто знает, что может случиться…
