Герберт опустил ресницы. Теперь в его взгляде невозможно было ничего прочесть.
— Что вы имеете в виду?
— Ну…
— Хотите сказать, я за ней ухлестывал?
— Нет, конечно! — дипломатично запротестовала Бетани. — Ну, не то чтобы намеренно…
Встретив вопрошающий взгляд секретарши, Герберт яростно сжал кулаки. И в ту же секунду осознал, что, возможно, часть вины и впрямь лежит на нем. Быть того не могло, чтобы увлечение столь пылкое родилось на пустом месте! Герберт напряг память — и решительно покачал головой.
— Нет. Я не делал ничего такого, что дало бы пищу для неправильного толкования.
— А вы не припомните, когда легкое увлечение девушки переросло в одержимость?
Мистер Хендерсон сосредоточенно свел брови. Когда же в самом деле любовные грезы девочки-школьницы вырвались из-под контроля?
— Я подарил Даньелл жемчужное ожерелье в день ее шестнадцатилетия, — медленно протянул он. — А вскоре после этого все и началось.
Значит, речь шла не о пустом капризе. Неразделенная любовь, которая длится больше года, — это уже серьезно!
— Опишите ожерелье, — попросила Бетани, наслаждаясь ролью Шерлока Холмса.
— Ну, розовый жемчуг, довольно крупный, — рассказывал Герберт, вспоминая, что купил украшение по настоянию матери и подарок обошелся ему куда дороже запланированной суммы, если уж говорить начистоту. Он вспомнил взгляд Даньелл, устремленный на него, когда вручил изящный, бархатным футляр. В миндалевидных глазах вспыхнуло потрясенное изумление, а в следующий миг — пылкая благодарность, и девушка обняла его так крепко, что ему пришлось мягко высвободиться. — Очень милая вещица, если на то пошло.
— Ну так вот вам и причина! — воскликнула Бетани. — Вы ввели девушку в заблуждение!
— Это еще как? — изогнул бровь Герберт.
— Женщины воспринимают ювелирные украшения несколько иначе, чем мужчины, — объяснила секретарша. — Очевидно, вы хотели сделать памятный подарок в честь знаменательной даты, хорошенький сувенир от друга…
— Именно!
— А женщины считают, что камни и украшения заключают в себе особый, тайный смысл. — Глаза Бетани затуманились, когда она вспомнила, как впервые застегнула на своей шее нитку жемчуга. Впрочем, возможно, это потому, что ожерелье принадлежало матери… — С чего вам вообще взбрело в голову покупать именно жемчуг?
Герберт неуютно заерзал в кресле. Всесильный босс впервые осознал, что им пытались манипулировать — очень тонко, ненавязчиво, на удивление искусно. И как это он раньше не усмотрел прямой связи между двумя событиями!
— Мне матушка посоветовала.
— Понятно, — кивнула Бетани. — Вашей маме Даньелл явно нравится.
— Да, она ее одобряет, — задумчиво ответил Герберт, снова и снова проигрывая в голове ситуацию. — Значит, Даньелл решила, что влюблена в меня, только потому, что я купил ей на шестнадцатилетие дорогое украшение?
— На этот вопрос ответить можете только вы, — сказала Бетани.
— Ну, и что мне теперь прикажете делать?
— Заставьте девушку разлюбить вас.
— Но как?
Бетани не стала говорить, что, если бы Герберт проводил с Даньелл больше времени, любовь девушки растаяла бы, как снег под весенним солнцем.
— А что вы предпринимали до сих пор? — полюбопытствовала она. — Ну, чтобы охладить ее пыл?
— В последнюю нашу встречу я мягко объяснил Даньелл, что разница в возрасте между нами слишком велика.
— О Боже! — всплеснула руками Бетани. — А получше ничего не придумали?
— Что такое?
— Из ваших слов следовало, что возраст — единственная преграда, вас разделяющая, — услужливо пояснила секретарша. — А что еще вы натворили?
— Я не подхожу к телефону, если она звонит, — дескать, меня нет дома. И на письма ее не отвечаю. — Герберт неотрывно созерцал пресс-папье, словно невесть какую драгоценность. — Во-первых, я не знаю, о чем с ней говорить. А во-вторых, письма ее раз от разу становятся все… — Он помолчал и неохотно докончил: — Все откровеннее.
— Чем больше вы ее игнорируете, тем отчаяннее она становится, — размышляла вслух Бетани. — Кроме того, бедняжка наверняка панически боится утратить вашу дружбу. Нет, так вы ничего не добьетесь.
— Ну а что бы вы предложили? — осведомился Герберт.
