Она не поехала домой: наверняка кто-нибудь зайдет за ней, чтобы вместе пойти на торжество. Ей трудно было бы вынести расспросы, равно как и проявление простого человеческого участия. Стало почти темно, время было начинаться празднику. Она могла все это представить себе так зримо, как представила себе «Грей Муллионс» в день проведения аукциона. Возможно, даже четче, поскольку принимала самое активное участие в его подготовке: цветы, мебель, раскладку в буфете, во что будут одеты и что будут петь музыканты.
Она могла видеть также Дженни — не в том платье, которое ей сама сшила: в самый последний момент та остановила свой выбор на том, что ей предложили в доме моделей, — и Адама. О Господи! Она могла представить себе и Адама, как он говорит всем собравшимся, что они с Дженни собираются пожениться, и как Дженни то и дело выставляет руку так, чтобы свет падал на кольцо, наблюдает за тем, как оно сверкает, и улыбается, улыбается, улыбается…
Не меньше десятка раз Либби поднялась от подножия холмов на вершину первого холма и спустилась обратно вниз, к подножию. Сумерки сменились темнотой ночи, а она все ходила взад-вперед и ждала, зная, что никто не придет, и все же не в силах уйти.
Взошла луна, освещая все вокруг мерцающим светом. Либби почувствовала, как одиночество сковало ее, словно неизлечимая болезнь.
Мало кто проходил вдоль шоссейной дороги у подножия холмов, и машин было мало, но ни одна из них не остановилась, и прохожие были ей незнакомы. Наконец она присела на склоне холма, вглядываясь вниз. Было зябко, и она поплотнее завернулась в пальто. Она сказала, что будет ждать до полуночи, так что оставалось совсем недолго. При лунном свете она увидела, что стрелки ее часов перевалили за половину двенадцатого, и перестала молиться о чуде.
Вдруг она заметила машину, выезжающую из-за поворота. Машину Адама. Она ни разу не сидела внутри нее, но часто ее видела, обычно с Дженни, улыбавшейся ей с сиденья рядом с водителем.
Луна скрылась за облаками, и Либби побежала вниз по склону холма. Ей было плохо видно, но там была девушка, и сердце у нее оборвалось. Она почувствовала, как оно остановилось в груди, словно в преддверии смерти, и затем забилось вновь, неровно, с болезненными перебоями.
Дженни. Он привез с собой Дженни, подобно тому, как она прислала тогда Яна. И все унижения, пережитые ею раньше, не были такими горькими и не ранили так глубоко, как это. Она словно от удара упала на колени. И — о чудо! Девушка прошла мимо. Это была незнакомка, случайно попавшая в поле зрения в тот самый момент, когда подъехала машина. Девушка торопливо прошла мимо, опустив голову. И из машины вышел Адам.
Либби с трудом поднялась на ноги. Возможно, он пришел еще раз сказать, чтобы она перестала заниматься глупостями. Ей было все равно. Он пришел, и пришел один. Она бежала, спотыкаясь, навстречу ему, и лицо у нее было мокрым от слез. Она проговорила сквозь рыданья:
— Я подумала, что это Дженни. Я думала, что ты взял Дженни с собой, потому что я послала тогда Яна.
— Ты за кого меня принимаешь? — спросил он с горечью в голосе.
Она не могла успокоиться, слезы ручьями текли у нее по щекам.
— Тебе было так же больно, когда вместо меня пришел Ян? Я не могла даже представить себе, насколько это тяжело.
— Да, — ответил он.
— Адам, почему ты пришел?
— Потому, что я знаю, как это тяжело. — Лицо у него было искажено от боли. — Весь этот треклятый вечер я помнил об этом. Я старался убедить себя в том, что для тебя это ничего не значит, но я не должен был ошибиться.
Она сомкнула глаза.
— Я должна была прийти сама в ту ночь, но он был так болен и мне так было страшно за него. У меня в голове все помутилось, но я не должна была посылать Яна. Что он тебе сказал?
— Что тебе пришлось выбирать — деньги твоего дяди или я.
Это было почти так, однако Ян передернул.
— Дело было не в деньгах, — сказала она. — Это было все: друзья, дом, все. Но я бы пришла, если бы ты не уехал. Если бы написал. Ты же знаешь, что значит ждать, остальное ты должен помнить.
— Да, — ответил он, — я помню.
Она не смела дышать, едва осмеливалась говорить. Она прошептала:
