Подумать о том, как она найдет Фиму, Нюня тоже не успела. Однако кое-что в муравейнике она знала уже хорошо (на собственной шкуре испытала, как сказала бы Тихая), кое-что вспомнила из Фиминых рассказов. Например, он рассказывал, что все главные помещения муравьев — камера матки, камеры яичек и куколок находятся где-нибудь в середине и что там чаще ходы и больше снуют муравьи. А что камеры отбросов, наоборот, всегда с краю.
Кое-что ухватила Нюня и из рассуждений дяди Люды, что муравьи очень быстры и что один из пяти уж обязательно пробежит мимо Фимы. Почему бы этим пятым не быть Фефешке? Ведь он же… он, в конце концов, виделся с Фимой и был помечен им. Может быть, он даже личный его секретарь и по его поручению прибежал за Нюней? Это было бы расчудесно, но в глубине души на это уж Нюня не надеялась. Ну, пусть даже не так, пусть Фефешка — просто Фефешка, но ведь она, Нюня, не кто-нибудь, а как-никак феномен, умеет видеть в темноте, значит, кому же и искать, как не ей, да еще на руках (в жвалах) у муравьишки!
Наконец, было еще кое-что, чего она не сказала даже дяде Люде, потому что он бы тогда, чего доброго, подумал, что она совсем ребенок и дальше кукол ничего не видит. Однако Нюня была совершенно уверена, что стоит ей спросить Мутичку, ну, или хотя бы представить, что она спрашивает, и Мутичка внутренним голосом ей скажет, куда идти и где искать.
Собственно, в такой последовательности Нюня не думала, а все это как-то сразу, одновременно в ней сидело: эти мысли, надежды, уверенности, чувства. Подумала четко она только одно, что надо звать Фиму и лучше не очень тонким голосом (она ведь знала уже, что ее голос муравьи каким-то образом слышат). Ну, а если все же получится тонко, Фефешка ее защитит или она еще что-нибудь придумает.
Глаза Нюня почти не открывала (уж очень быстро бежал Фефешка), но кричала:
— Фи-и-ма! Фи-и-ма! А-у!
И вдруг совсем близко она услышала:
— Я здесь! Я здесь! А-у!
Тут же Нюня выпрямила ноги, и, словно это было знаком для Фефешки, он затормозил.
— Фима, я здесь! Ты где? — заорала Нюня, уже не думая, тонко или толсто звучит ее голос, и бросилась на Фимин крик.
Но, оказавшись в камере, из стены которой выглядывал Фимка, застеснялась и подошла медленно.
— Привет! — сказал Фимка из своей щели.
— Привет! — сказала и Нюня как ни в чем не бывало. — Ты живой?
— Живо-ой, что мне сделается! — деловитым голосом ответил Фимка.
— А чего это ты там сидишь? Может, у тебя запах кончился?
— Это ты на муравьях писала, да? — спросил Фимка. — Ты здесь одна?
— Нет, нас много, — небрежно сказала Нюня. — Я-а, потом дядя Люда, еще бабунечка, еще бабушка Тихая, только они в мусоре сидят.
— Нюня, ты это… можешь расколупать стенку?
Нюня попробовала, но уж очень крепко была залеплена ниша. Нюня и руками расшатывала, и ногой колотила, и плечом нажимала, аж вспотела — ни в какую! Но в это время подскочил Фефешка, взялся жвалами и выломал проход.
— Ничего себе! — сказал, вылезая и глядя на Фефешку, Фимка. — Елки-палки, да ведь я же его знаю! Ты что, приручила его, что ли?
— Это мой Фефешка! — сказала небрежно Нюня и протянула руку, чтобы красиво опереться на малыша, да чуть не упала: Фефешка уже исчез.
— Ну, где же твой Фефешка? — спросил, улыбаясь, Фимка.
— Прибежит — куда он денется. Он, как бабушка Тихая, туда-сюда, туда-сюда, никакого покоя с ними…
Она бы еще немного пофасонила и своей рассудительностью, и тем, что она, как своя, в муравейнике, но тут увидела, что пробегающий муравей остановился, пошевелил антеннами, направляя их на Фиму, и вдруг бухнул брюхом об пол.
— Бежим! — крикнул Фима, хватая ее за руку. — Не сюда, направо.
Появившийся Фефешка со своей детской назойливостью задержал муравья, а они уже карабкались вверх по крутому тоннелю.
— Держи фонарь, я буду прикрывать! — сказал Фима.
— Фимочка, а куда? — не удержалась от вопроса Нюня, хотя карабкаться было нелегко, она задыхалась, и у нее дрожали коленки.
— Это он из-за моей царапины, — объяснил Фимка. — Не упади! Быстрей! Уже недалеко. Я знаю куда!
