— Как вы-то добрались до Фиминых таблеток? — спросил у Тихой Людвиг Иванович.
— А я знаю!.. — крикнула Нюня и осеклась, подумав, что она и сама не очень-то изменилась.
— Что же на этот раз знает «падмузель»? — Людвиг Иванович спрашивал и говорил, как обычно, но вид у него был рассеянный: может, он о чем-то думал, а может, не мог привыкнуть к тому, что такой маленький.
— Ничего особенного, — застеснялась Нюня. — Бабушка Тихая любит сладкое, вот и стащила Фимину таблетку.
— Очень мило! Вы сделали то, что никому, кроме меня, и уж никак всем нам вместе делать не следовало. Бабушка Тихая из любви к сладкому, а Нюня и Бабоныко вообще неизвестно зачем — не пищи, Нюня! — выпили Фимины уменьшительные таблетки, и теперь никто и не знает, где мы.
Сначала Нюня даже боялась глядеть вокруг себя, но тут осмелилась и огляделась. Перед ней простиралось огромное поле, пересеченное канавами. Поле было красно-бурого цвета, неровное, волнистое и все-таки удивительно мертвенное. «Это же… пол», — сообразила Нюня. И оттого, что маленькая Фимина комната превратилась в такое огромное унылое пространство, Нюне стало прямо тошно. Тогда она перевела глаза на башню — ножку стола — и стала задирать голову, чтобы увидеть, где же эта «ножка» кончается. Ужас! Это была небоскребная башня, и над ней нависала громадная крыша, а по низу этой крыши высоко-высоко, спиной вниз! — быстро цепляясь шестью неестественно вывернутыми ногами за неровности, ловко пробиралось то самое чудище, которое они видели этой ночью мертвым на пустыре!
— Динозавр! — крикнула в ужасе Бабоныко, которая тоже смотрела вверх.
— Скорее уж… мурозавр, — откликнутся Людвиг Иванович. — Даже не мурозавр, а обыкновенный…
— А я знаю! — закричала Нюня. В эту минуту она уже действительно знала, что чудища там, на пустыре, и здесь, на крышке стола, — обыкновенные муравьи.
Но не успела она все это хорошенько обдумать, как дунул сильный ветер, бабушка Тихая вдруг вскочила и бросилась к ближней канаве (только потом Нюня сообразила, что это щель в полу). Под ногами все заколебалось, затряслось, что-то огромное и страшное надвигалось на них. Нюня схватила Бабоныку за руку и побежала вслед за Тихой. Подталкивая и прикрывая их, за ними спешил Людвиг Иванович. Добежав, Нюня увидела в канаве земляной уступ, на котором ничком («как в кино про войну») лежала бабушка Тихая. Сзади прогрохотало, и они попрыгали в канаву и растянулись на земляном уступе рядом с Тихой. Деревянная стенка возле них оглушительно завизжала и затрещала, и света над ними не стало. Потом вдруг снова сделалось светло, и невнятный прерывистый гул отдалился.
— Ехвимкина мать шастаеть, — сказала бабушка Тихая, поднимаясь с земли и отряхивая юбку.
— Э-то Фи-ми-на ма-ма? — Нюне так часто приходилось теперь удивляться, что она даже радоваться этому не успевала.
Между тем Людвиг Иванович, о чем-то задумавшись, сидел на краю уступа в том месте, где трещина уходила вглубь. Потом вскочил и направился к ножке стола, еще подумал секунды две и решительно зашагал по неровному полю, приглядываясь к тем канавам, которые для больших людей были просто трещинами в полу.
— «Третья щель от левой ножки стола», да? — догадалась Нюня.
Теперь вид у Людвига Ивановича был не столько озабоченный, сколько довольный, хотя напевал он очень мрачные стихи:
Наше положение,
скажу без утешения;
нисколько не бле-стя-ще-е.
Мое такое мнение,
что это уменьшение
несчастье настоя-ще-е!
— Людвиг Иванович! Дядя Люда! А еще что это такое: «зекн сио ахкоп» и дальше?
— Ну это-то как раз проще простого. Это значит: «Когда все будет готово, выпить таблетку».
— А что это за язык? А откуда вы его знаете? А скажите еще что-нибудь! затараторила Нюня.
— Сказать еще что-нибудь? Пожалуйста: «Ф тнчоя ивзиза хюотдчнпдиф с униюоунш».
— Это все было у Фимы в дневнике? А что это значит: «Ф тнчоя»?
— «Ф тнчоя» — значит «я нашел». «Я нашел способ уменьшиться в размерах».
— Я же вам говорила, что Фима — гениальный ребенок. И к тому же — обормот! — убежденно сказала Бабоныко.
— Обормо-от? — поразилась Нюня.
— Так называется человек, который знает много языков, — важно пояснила Бабоныко.
