А еще Мутичка все тянула Нюню к тому месту, где у загородки в собачьей конуре жило животное, похожее на медведя, с головой, вытянутой в длинный нос. Муравьед оказался в совершенной истерике. «Так не бывает! — кричал он. — Это не по правилам! Это наглость! Я буду жаловаться! У меня тоже есть свои враги! Я могу обороняться, но что было бы, если бы заяц вдруг напал на волка или трава стала пожирать корову! Если так будет продолжаться, я попросту… отказываюсь быть муравьедом!».
Да, Нюня с Мутичкой обежали весь зоопарк и, кроме истерических и возмущенных воплей, ничего не слышали, но, наверное, но какие-то мысли наводили эти вопли, если Нюня все больше хмурилась, а Мутичка притихла у нее на руках. Только один вопрос и задала Нюня Мутичке:
— Этот… муравьед… сам видел чудище?
— Видел носом, — отвечала Мутичка.
Людвиг Иванович, милиционер, зооветеринар, зоолог, корреспонденты газеты «Любимый город», Нюня с Мутичкой и еще человек пять двинулись по странным следам, которые вели от помоста слонихи Меланьи. Была влажная ночь, и следы отпечатались четко.
Вышли в поле позади зоопарка, здесь пошли медленнее.
— Есть! — крикнул первым Людвиг Иванович.
На краю картофельного поля лежала слониха Меланья.
— Мертва! Убита! — раздались крики, но, когда зооветеринар полез через ее ноги, чтобы выслушать сердце, слониха зашевелилась.
— Приходит в себя! Она в обмороке! У нее нервное потрясение! — раздались новые крики.
В другое время Нюня обязательно осталась бы посмотреть, как будут приводить в сознание и лечить от нервного расстройства слониху, но сейчас она поспешила за Людвигом Ивановичем, который с большей частью группы двинулся дальше по следам на пустырь, где ничто не росло, кроме бурьяна, на тот самый пустырь, который отделял дома Зоологической улицы от зоопарка.
— Удивительно, — бормотал Людвиг Иванович, — оно утащило слониху, а прошло по бурьяну, почти не смяв его.
Нюня все яснее видела, что они приближаются к их собственному дому, и глаза ее открывались все шире и все испуганнее.
— Вот оно! — заметила она первая.
— Назад! — крикнул Людвиг Иванович.
Но он зря испугался за Нюню — чудовище было мертво.
Не такое уж большое — ростом с высокого человека, лежало оно, подвернув лапы.
— Ох, у него передние лапы от носа растут! — ахнула испуганно Нюня.
— Это не лапы, — сказал задумчиво научный работник, — лапы вот они, отходят от груди.
Верхние конечности чудовища походили на человечьи — даже сложены были, как у человека, и плечи можно было различить. Еще две пары ног отходили от талии.
— Вместо зада — мешок, — сказала Нюня.
— Это брюхо, — поправил ее рассеянно научный работник.
— На голове шлем.
— Не шлем, а глаза.
— Это животное? — спросил неуверенно Людвиг Иванович.
— Да.
— Ой, я же знаю! — крикнула вдруг Нюня, все оглянулись и посмотрели на нее, но она опустила голову и пожала плечами. Тогда все перевели взгляды на зоолога. Но тот тоже пожимал плечами:
— Это… я не знаю, что это такое… Может быть, ожившее ископаемое… какой-нибудь… мурозавр, что ли…
— Когда и от чего наступила смерть? — спросил Людвиг Иванович.
— Час назад… может быть, от слабости, а может… от одиночества…
— Ничего себе слабость — тащить слониху! — сказал корреспондент, обходя вокруг чудовища и фотографируя его при вспышке.
Людвиг Иванович повернулся к подошедшему милиционеру:
— Вы проследили, откуда начинаются следы?
— От стены зоопарка. До этого их нет.
— То есть как — нет? Что оно, с воздуха, что ли, спустилось?
Корреспондент, закончив фотографировать, сказал:
— Да, не хотел бы я встретиться с ним с глазу на глаз.
И тогда Людвиг Иванович почувствовал, что его кто-то дергает за рукав, и услышал прерывистый Нюнин голос:
— Людвиг Иванович! Дядя Люда! Пойдемте, я вам покажу…
