Рыжий спокойно повернулся к нему лицом и так же, со спокойной улыбочкой навел на него дуло автомата.
— Серега, ты чего? — жалобно заныл татарин.
— I say, hand's up! — раздался щелчок передергиваемого затвора.
— Брось ствол, тебе говорят! И ты тоже.
Татарин мгновенно бросил оружие на землю, его сразу же скрутили. Пришлось последовать его примеру. Паук скосил глаза. Кроме рыжего еще двое американцев, один из которых в более темной форме, подошел к сержанту, вытащил пачку долларов и вручил ему деньги.
— Tack it. God job, bady, — похлопал рыжего по плечу.
Тот ухмыльнулся, затолкал пачку в нагрудный карман.
— Ну, я пойду. Го хом, хом.
— Ok. Go, and remember…. - американец сделал предупредительный жест.
Рыжий кивнул, с непроницаемой физиономией сказал Пауку "Ну, бывай", и пошел прочь. Не прошло и минуты, как раздался крик и выстрелы. Все это время американец пристально смотрел на Паука. Паук не отводил глаза, даже когда услышал предсмертный вой рыжего и вторую очередь. Сзади навзрыд заплакал татарин. Второго американца, настоящего верзилу ирландского происхождения это позабавило, и он принялся дергать курок.
— Не убивайте, я ничего не скажу, не убивайте меня пожалуйста, — ныл солдат, всхлипывая, — Мамочка….
— Stand up and move forward, — указал здоровяк на узкую грунтовую дорогу, пересекавшую поле. Оттуда куда ушел сержант, раздался топот бегущих ботинок.
Паук решил, что медлить больше нельзя. На какой-то момент офицер отвернулся к подчиненному, чтобы посовещаться, и Паук ловким движением вынул походный нож.
— I need only one, — и офицер снова посмотрел на Паука.
Топот становился все отчетливее. Паук хотел удивиться собственному мастерству, да времени не было. Одни рывком он метнул нож в горло здоровяку и, пока офицер выковыривал из кобуры револьвер, поднял автомат. Первый американец, хрипя, повалился в камыши, второй получил пулю в голову. Татарин заголосил на полную громкость.
— Вставай, чмо сраное!! — заорал Паук, — Автомат бери!
Сейчас на дорогу выбегут человек десять, готовые открыть огонь на поражение. Татарин шарил по земле дрожащими руками. Паук не стал ждать и ринулся в камыши. Шелест сухих листьев, больно режущих ладони, голоса, стрельба, но он не оглядывался, бежал прочь с максимальной скоростью. Несколько раз пули просвистели совсем близко, одна даже поцарапала плечо, он не чувствовал ничего, кроме желания поскорее добраться до своих. Боль и страх — это потом. Отдышался он только в лесу. Точный маршрут назад не запомнил. Татарин остался там. Возвращаться нельзя. Позывы утихли, зато зверски захотелось есть. Он побрел на север, попутно отмахиваясь от комаров.
Паук блуждал несколько часов, за которые солнце успело склониться к закату градусов на 50. выйдя однажды на дорогу лесничего, он решил с нее не сворачивать, а там посмотрим. К голоду присоединилась жажда. Солнце напекло макушку. На пост перед проселком он наткнулся совершенно случайно, за что чуть не был подстрелен. Оказывается, со времени их ухода прошло шесть с половиной часов.
— А где остальные?
— Погибли, — сказал Паук, — Мы попали в засаду.
Постовой отобрал у Паука автомат ("на всякий случай") и повел к командиру дивизии, в знакомую палатку.
Тарасов в одиночестве возлежал на надувном матрасе, в состоянии крайне растрепанном.
— Спит что ли, — пробормотал постовой, — Ты подожди, пока проснется, а там и доложишь. Его если тронешь без спросу, звереет, мама не горюй.
— Он так до вечера может пролежать, — возмутился Паук.
— Может.
— Но у меня важная информация!
— Не сомневаюсь, — сочувственно почесался постовой и ушел.
Паук решил что-нибудь перекусить и отдохнуть. В столовой говорили о Западном фронте, как через границу рванули беженцы, а Европа спешно строит заградительную стену. Проскочивших отправляют самолетами в Африку. Возможно, силы Союза обрушатся на самое уязвимое место — на север, воздушным флотом, перелетят через полюс и все дела.
— Кто-нибудь видел старших офицеров или хотя бы лейтенантов? — спросил Паук у соседей, гремящих ложками.
— Свалили на совещание. Вернутся вечером. Тарасов один остался.