Вспомнив саркастические замечания Хикока, я только покачал головой. Тюремщик, который стремится изменить мир… да, мысль смехотворная.
– Хреса, как ты можешь говорить такие вещи? Ведь ты всего-навсего стражник.
Хреса издал звук, который компьютер не смог перевести.
– А какая профессия - какой вид подготовки - дает лучших тюремщиков?
Я не мог сообразить.
– Не знаю. Возможно, воин.
– Разве не целесообразней иметь судью в качестве тюремщика? По-моему, это экономит время. И он мог бы играть роль суда присяжных. А также палача - в случае необходимости.
– Это похоже на… - внезапно я вздрогнул. - Боже мой, да ведь ты анваби!
Он слегка наклонил голову, этот жест Хреса явно перенял у меня.
– К вашим услугам.
Я не мог ничего сказать. Вдруг все стало на место. Беседы на самые разные темы. Философские споры. Зондирующие вопросы. В каком-то смысле Хикок был прав. Меня «разыгрывал» мастер. Проникал в глубины моей души. Использовал как зеркало человеческой расы. И, без сомнения, нашел, что искал. Как может убийца дать хорошее впечатление о людях в целом? Но вообще-то все сходилось.
– Но, Хреса, все эти месяцы ты провел возле меня. Как ты мог потратить столько времени? Наверное, у тебя есть другие дела.
– Что может быть важнее первой встречи двух рас? Неужели есть что-то более важное? Пусть другие решают обычные вопросы, я не мог пропустить такой возможности.
– Но причем здесь я? Почему ты не общался с контактной группой? Нужно было говорить именно с ними.
– С людьми разговаривают другие ональби. Среди ональби, которые общаются с вашей контактной группой, есть один анваби. Он смотрел в будущее… сейчас подберу слово, - сказал он, и компьютер сделал маленькую паузу, прежде чем перевести, - он заранее смаковал - это правильно переведено? - возможность беседовать с вашей контактной группой. Думаю, не будет преувеличением сказать, что сейчас он сбит с толку. По-моему, мы с тобой достаточно говорили о вашей контактной группе.
– Скажи, в каждой группе, которая общается с людьми, есть свой анваби?
– Нет. Пока только двое. Здесь их не хватает. Вот почему ональби не общаются с вашими учеными. Анваби наших ученых заканчивает другое исследование. Пока он не закончил, его нельзя беспокоить. Как только анваби освободится, так сразу прибудет сюда, и с учеными начнут разговаривать.
– А другого найти нельзя?
– К сожалению, нет. Сейчас на планете живут три анваби, чьи решения никогда не были отменены. Мы постановили, что только они должны участвовать в переговорах с людьми.
– И ты один из этих троих?
– У вас есть слово «гордиться», которое мне до конца непонятно. Судя по нашим разговорам, мне кажется, в нем скрыта некоторая фальшь. Как в политиках. Если ты поразмыслишь, то поймешь, что для анваби было бы совершенной глупостью недооценивать или переоценивать собственные силы. В качестве анваби я ни разу не принял решения, которое бы было отменено или каким-либо образом пересмотрено. Это факт - и ничего больше.
– И тем не менее ты тратил время на меня…
– Для меня это самая интересная проблема из всех возможных. Если бы мне было нужно убедиться в правильности своего решения, я бы посвятил этому остаток жизни. Рад сказать, что это не нужно. Я уже принял решение.
Когда-то давно мне попалась на глаза фраза: «Сегодня такой же подходящий день, чтобы умереть, как и любой другой». Я решил, что лучше не стану смотреть, как на моей шее сомкнутся эти громадные клешни. С трудом превозмогая боль, я попытался сесть.
– Я готов, - выдохнул я.
– Смерть Гренабелосо - это ужасно. Она произошла из-за неведения и предубеждения. И то, и другое плохо само по себе. В сочетании они дают страшный разрушительный эффект. Ты сам говорил мне это много раз. Ты не оспариваешь ни самого факта, ни его интерпретации. Это правильно?
Я слабо кивнул:
– Я действительно убил Гренабелосо и признаю свою вину.
– Ты убил Гренабелосо не в ходе войны. Ты убил его не из-за его ресурсов. Ты убил его не по какой-то иной, существенной для человека, причине, а лишь полагая, что спасаешь существо, которое показалось похожим на тебя самого. Ты не знал, что это беса - животное, которое часто используют в пищу, но сейчас ты это понимаешь. Все правильно? Я снова кивнул:
