Стекольщик. Дома, в кровати.
Зритель. А его мать?
Стекольщик. Вам-то до нее какое дело?
Зритель. Ну, ну, не кипятитесь, больше вопросов нет.
Стекольщик. Вот так оно лучше.
Зритель. Итак. Этот ваш фарс… (снова прочищает горло, но на этот раз не глотает, а сплевывает в носовой платок) этот фарс слишком затянулся.
Стекольщик. Мои собственные слова.
Зритель. Я намеренно говорю «фарс», дабы представить вас в более выгодном свете. Ведь даже лучшие писатели подчас называют фарсом серьезные произведения, если хотят, чтобы их воспринимали всерьез.
Голос из ложи. Хватит чушь пороть! Ближекделу!
Зритель. Странно. Как только я вышел к вам на сцену, так почему-то сразу растерялся. (Пауза.) А это со мной редко случается. (Пауза.) Все стало расплывчатым, туманным, ясность куда-то ушла. (Прикрывает глаза рукой.) Я даже не помню, о чем говорил.
Голос из ложи. О фарсе, фарсе!
Из суфлерской будки на сцену вылезает Суфлер. В руке у него текст пьесы.
Суфлер. Идите вы все знаете куда? Несут какую-то отсебятину. Слушать тошно. Прощайте. (Уходит в кулисы.)
Стекольщик. Эй, эй, текст! Оставьте нам текст!
Из кулис вылетает тетрадь с текстом, падает на пол.
Хорошенькое дело!
Зритель. Попробую еще раз, но в последний.
Стекольщик. Подождите. (Жаку и Виктору.) О чем это вы там шепчетесь?
Жак и Виктор замолкают.
(Зрителю.) И как, по-вашему, надо поступать с такими придурками?
Зритель. Как раз это я и хотел сказать. Хорошо, что вспомнил. Этот ваш фарс…
Стекольщик. Слушайте, зачем повторять одно и то же десять раз. Вы ведь не в баре среди критиков. Дальше, дальше.
Зритель. А вот на критиков вы совершенно напрасно ополчились. Больше одного пинка на пьесу они терпеть не станут. Это вам не рогоносцы какие-нибудь.
Стекольщик. Ладно, договаривайте наконец, пора закругляться.
Зритель. Вот что мне хотелось бы констатировать. Я с вашего спектакля не ушел. Почему? Из любопытства? Наверное. Все мы люди… Чтобы посмотреть, сумеете вы его разговорить или нет? Может быть. Чтобы принять участие в вашей дурацкой сцене отравления? Признаюсь, признаюсь, и это возможно. Кроме того, жена моего друга освободится только в половине двенадцатого, а здесь все же теплее, чем где-нибудь в кафе. (Ежится, словно от холода, поднимает воротник пальто.) Но это все мелочи. Нет, я, пожалуй, остался из-за того, что что-то в этой истории меня изумляет до оцепенения. Как бы вам получше объяснить? Вы разбираетесь в шахматах? Нет? Ну, не важно. Это все равно что наблюдать за игрой шахматистов самой низкой категории. Три четверти часа прошло, а они так и не прикоснулись ни к одной фигуре, сидят себе, как два идиота, считают ворон за шахматной доской, а ты стоишь рядом и чувствуешь себя еще большим идиотом, испытываешь отвращение, тоску, усталость, но стоишь, буквально замерев в восхищении от их идиотизма Но наступает момент, когда становится невтерпеж. Тогда ты им говоришь: «Чего вы ждете, ходите вот так и так, сюда и сюда, ходите же наконец, и все, пора расходиться». Конечно, это непростительно, это противоречит элементарному здравому смыслу, ведь ты их даже не знаешь, этих типов, но ничего с собой поделать не можешь, потому что если не вмешаться, то просто нервы не выдержат. Вот примерно это со мной и происходит сейчас. Mutatis mutandis[17], разумеется. Улавливаете?
Стекольщик. Нет. Мы тут не в шахматы играем.
Зритель. Нас, конечно, добила история со слугой. Этот ваш… как его там… (смотрит в программку) Виктор то и дело изображает, будто хочет общаться со зрительным залом, а сам за кулисами шушукается Бог знает о чем с этим болваном-лакеем. В конце концов, надо и приличия соблюдать.
Стекольщик (Жаку). Вас подобные оскорбления не задевают?
Жак. Вам нужен был слуга? Так вот представьте себе, что и у слуг тоже душа бывает.
Стекольщик (закрыв один глаз рукой). Не в бровь, а в глаз!
Зритель. Удивительное безрассудство!
Стекольщик. Нет, ну до чего он мне надоел! И ведь хоть бы что-нибудь вообще в этом понимал! Вырядился как на парад и вылез сюда языком болтать да раздавать готовые рецепты. И где они? Добрых десять минут морочит нам голову, а все без толку. Ведь все, что вы тут пытались сказать, если, конечно, не считать этой белиберды про шахматы, я говорил уже раз сто, только намного лучше. Вынам мешаете, ясно? Или, может, вы надеетесь, что он с вами поделится чем-то сокровенным? Как бы не так, он вас ненавидит, вы для него такое же трепло, как все. (
