— Говоришь — церковным старостой був? Силен! — он повернулся к остальным. — Ловки у бога слуги, а? Далеко пойдешь, людына! — он похлопал Князева по плечу, но в глазах его не было и следа веселья. — Коня! — потребовал Хрен. И через секунду, взгромоздившись на скакуна, объявил. — Шо решили, то решили. Ты, попова швабра, посылаешь своих людей, а от меня идет Семен. Шо треба им знаты, разъясни! — он ударил коня плетью и умчался в сопровождении коновода.
— Кто пойдет? — спросил одноглазый.
Князев, кисло улыбаясь, погладил голое, как слоновая кость, темя и показал на Фитиля, азартно выкидывающего очередную карту.
— Пошлем-ка, братцы-товарищи, вон того, он и в игольное ушко пролезет.
Охрим направился к картежникам.
— Эй, — сказал он, трогая ручкой нагайки плечо Фитиля, — бросай игру, треба побалакать.
Фитиль, взглянув на него, вырвал у него нагайку и отшвырнул ее за плетень.
— Снимаю! — он опять повернулся к игрокам.
— Роман! — издалека крикнул Князев. — Ты что, а? Тебя сюда не для карт брали!
Фитиль оглянулся и сощурил глаза.
— Ты, старая параша, — сказал он сипло, — ты там свои заговоры устраивай, а меня не тревожь, понял, нет?
Кикоть, до того молча оглядывавший двор, вдруг твердым военным шагом двинулся к картежникам, взял за плечо Фитиля.
— Встань!
Фитиль встал, резко обернулся и в руке его тускло блеснул нож. Он держал его у самого бедра, во всей его длинной хищной фигуре была какая-то змеиная сторожкая готовность.
— Что? — шепотом спросил он.
— Приказ слышал? — пробасил, затеня веками глаза, Кикоть.
— Я чужих приказов не слушаю!
В тот же миг плеть Кикотя взметнулась в воздух, и одновременно блеснувший в руке Фитиля нож упал на землю
— Это в подарок! — Кикоть снова дернул рукой, и Фитиль схватился за щеку.
— Семен! — гаркнул Кикоть. — Взять! В холодную! А этих, — он указал нагайкой на троих застывших партнеров Фитиля, — по сотням и под надзор!
Семка, подталкивая пистолетом в спину, увел поскрипывающего зубами Фитиля, а трое его сподвижников ушли сами, не выражая никакого протеста, но с особой зоркостью приглядываясь к тем, кто был во дворе.
— Шпанка! — сказал Князев. — Связались мы с разбойником этим!
— Анархия не знает запретов! — сказал Гольцев, с внезапным митинговым жестом выкидывая вперед руку, — Мы всех берем, кому по пути с нами. Старый мир калечил человека, а мы нравственно обновляем его.
— Под пулю не лезут, а як грабить — впереди, — сказал Охрим. — Кого же пошлем до городу?
Князев оглянулся на Клешкова.
— Есть такой человек, — торопливо сказал он, — есть, есть. Надежа-парень, голова! Иди-ка сюда, Саня. Вот и дело тебе придумали. Друга своего повидаешь, наставника Василь Петровича.
— Он? — спросил Охрим, единственным глазом сверля Саньку.
— Он да ваш, они и справятся. Народ молодой, ловкий!
— Ладно, — сказал Охрим, — по мне все одно, он так он. Иди, хлопец, готовься. Ночью перебросим.
За час приготовления были закончены. Семка должен был сопровождать Клешкова и в городе, третий оставался их ждать вместе с конями. Вернуться надо было как можно скорее, но обязательно с ответом от князевских друзей.
Семка и Клешков сидели на крыльце. В хате ссорились хозяева. Сумерки были черны и плотны, а ночь обещала быть лунной. Пока луна еще была затенена облаками и внезапный ее свет то начинал свое брожение по двору, то исчезал. Семка насвистывал какой-то знакомый мотив, а Клешков, у которого от напряжения дрожала каждая жилка, чистил наган. Он с усилием протирал промасленной тряпкой барабан. Руки его были перемазаны ружейным маслом.
— Побачу красных, — скача. Семка, — я с ими давно не здоровкался.
Вдруг в конце села лопнула огненная вспышка и сразу взвились и раскатились выстрелы, топот и сполошной дикий несмолкаемый крик.
Клешков упал во тьму, ушиб локти, ужалился о какую-то жухлую крапиву, стал набивать барабан нагана патронами и пытался понять, происходит. У поскотины рвались бомбы, со всех сторон вспыхивали и гасли огни выстрелов. По улице в темноте, ревя и стреляя, неслась конная толпа. Крыша штаба пылала, раскидывая вокруг пучки соломы, раздуваемой ветром.
В свете пламени видно было, как мечутся перед штабом люди, как взвиваются со ржанием на дыбы кони, как снова и снова какие-то всадники швыряют на крыши хат горящие факелы.
