Он сел, прекрасно понимая, что на то, чтобы встать, сил у него уже не будет. Усталость рекой омыла его, и он потянулся за вещмешком, который кто-то, кого он знал давным-давно, оставил в коровнике. В незапамятные времена. Вот только холода он уже не чувствовал. Сейчас он уснет и просыпаться не станет.
Именно так оно и должно было кончиться.
Шум уличного движения снаружи стал громче; серое сентябрьское небо. Сол снял оставшуюся на ноге туфлю, потом носок и потянулся за первой и последней книгами на полке: за темно-синим, в коленкоровом переплете томиком Леона Фляйшера и еще за одной, в зеленом картонном переплете, которая аж просела под собственным весом: «„Die Keilerjagd“ von Solomon Memel: Eine Kommentierte Ausgabe» [207].
Под этим титулом было напечатано имя автора комментария: J. Feuerstein.
* * *
В трубке захрустел незнакомый голос.
— Хорошая новость, плохая новость и так себе новость, ни плохая, ни хорошая. С какой начать, господин Мемель?
После войны он выехал из одного не тронутого боевыми действиями города и прибыл в другой. Сложносочиненное предложение войны было вписано между этими двумя точками, сбивчивая и монотонная скороговорка зданий, от которых остались одни стены, и изрытых воронками дорог; дочитав его до точки, Сол проснулся — поезд как раз простучал по стрелкам на подъезде к Восточному вокзалу и втянулся в его по-отечески покойную тень. Внезапная прохлада, широкая полоса платформы и человеческие голоса, эхом отдающиеся под филигранным плетением стальных балок и закопченным стеклом крыши в десятках метров над головой, на мгновение сбили его с толку. Но в следующую же секунду он почувствовал, как это новое пространство окутывает его и влечет вперед, в толпу, которая словно бы плавилась и таяла при его приближении. Он не знал здесь ни единого человека. Он нес с собой чемодан из армированного картона и, во внутреннем кармане пиджака, двадцать семь вырванных из блокнота страниц, и каждая сплошь исписана мелким неразборчивым почерком. Все, что он значил в этом мире, если он вообще что-то значил, заключалось в этих страничках. Он пребывал во взвешенном состоянии. И в Париж приехал, как это позже до него дошло, чтобы ждать.
Он снял комнату на рю дез Эколь. Номера в «Отеле д'Орлеан» во время войны сдавались с почасовой оплатой. Теперь, когда война осталась в прошлом, здесь поселилась разношерстная и весьма переменчивая публика, человек шестьдесят или даже более того, и на всех приходились три ванные комнаты и один телефон. Предыдущая инкарнация этого здания оставила по себе память в виде потертых бледно-розовых ковров, которыми были покрыты полы, стены и даже потолки, в глубоких раковинах с потеками ржавчины и венчиками накипи на кранах, по одной на каждую комнату.
Единственный телефон был установлен внизу, в холле. Когда он звонил, древняя консьержка давала ему прозвониться с минуту или около того, прежде чем выйти из своей комнатушки со стенами из дымчатого стекла и прошаркать по коридору. Она непременно расспрашивала того человека, голос которого слышала в трубке, насколько важен и срочен его звонок. Если жильца, с которым хотели поговорить, не было дома, она попросту говорила: «Занято» — и вешала трубку, принципиально не желая принимать никаких сообщений. Если он был у себя, звучало: «Ждите»; она опускала трубку на специально приделанную для этой цели возле телефона маленькую полочку, после чего потихоньку перемещалась вокруг своей стеклянной будки к основанию лестничного колодца. Там она проверяла, есть ли среди жильцов человек с таким именем, потом смотрела, в какой комнате он живет, после чего соизмеряла с полученной информацией необходимую силу звука. Комната Сола находилась на шестом этаже, так что к нему она обращалась в полную мощь своих легких.
— Мсье Ме-е-мель!
Сол оторвался от летнего выпуска «Перспектив». На правой стороне его письменного стола лежала небольшая пачка стандартных писчих листов бумаги: плод работы за последние шесть дней. Завтра он снимет с верхушки шкафа пишущую машинку и начнет перепечатывать немецкий текст, который перевел с английского. Сосед справа снова будет возмущаться, он всегда так делает, и предстоит краткий обмен любезностями в коридоре. Но это будет завтра. Он встал, сбежал вниз по лестнице и взял с полочки трубку.
