— Майор Франклин, так, что ли? — сказал один из них, проглядев растрепанную пачку бумажек. Потом ткнул пальцем в фамилию Сола, — А это — типа, ты?
Сол кивнул.
— Надо, чтобы фотография была и печать.
Он немного поговорил с коллегой по поводу того, должны ли на гражданских проездных документах быть только фотографии или же фотографии, заверенные печатью. Сошлись на втором варианте.
— Сделай фото, — сказал второй. — И поставь на него печать.
С вокзала они вывели Сола на запруженную велосипедами площадь; потом были улицы, которые становились то уже, то шире, в силу причин неочевидных. Они то вжимались в стену, чтобы пропустить очередную машину, то пересекали крошечные площади, где единственным звуком было дробное эхо от тяжелых башмаков его эскорта и чуть более мягкое от его собственных. Через секунду они снова оказывались в гуще толпы: мужчины толкают тележки, молодые женщины несут детей или вязанки хвороста, и повсюду — группы американских военных. Они сворачивали то вправо, то влево. Они переходили через каналы. Между верхними этажами зданий были натянуты веревки, на которых сушилось убогое постельное белье.
— Куда мы идем? — спросил он.
— Майор Франклин, я правильно понял? Этот, который киношник?
— Да, — сказал Сол.
— Вот к нему и идем.
Они переглянулись, и у Сола возникло подозрение, что с ним пытаются сыграть какую-то изощренную шутку. Или, может быть, с майором Франклином, «который киношник».
Наконец полицейские остановились возле двойной цельнодеревянной двери, вделанной в большую каменную арку. На косяке был звонок, но один из полицейских тут же начал молотить в дверь кулаком. Потом они подождали. Примерно через минуту изнутри отозвался женский голос, по-итальянски.
— Americano, — ответил молотобоец. — Привел тут кое-кого к майору Франклину.
Открылась маленькая дверца, встроенная в две большие; наружу выглянула древняя старушонка, оглядела всех троих и кивнула.
— Давай иди, — сказал один из полицейских, подтолкнув его к двери. — И фото вклеить не забудь.
Сол заверил его, что сделает это непременно, и нырнул в дверной проем.
Короткий сводчатый коридор вывел его во внутренний дворик, окруженный с трех сторон стенами и заставленными окнами. С четвертой были балконы, один над другим, связанные между собой системой изящных резных колонн. Старуха затворила и заложила щеколдой дверь у него за спиной и что-то сказала по-итальянски.
— Франклин, — ответил он и попытался показать ей фамилию в одном из документов, — Майор Джон Франклин.
Старуха начала что-то говорить, очень быстро, и Сол ничего не понял. Может, в этом и состояла большая полицейская шутка? Посреди атриума стоял фонтанчик с водой. Он подошел, сел на бортик и стал думать. Старуха шла за ним следом и все время тараторила, не то жалуясь на что-то, не то угрожая. Речь была настолько быстрой, что даже интонацию уловить было трудно. И вдруг терпение у него лопнуло. Он выпрямился во весь рост и крикнул:
— Рут!
Старуха прикрыла рот рукой и начала пятиться от него. Он набрал полную грудь воздуха, чтобы крикнуть еще раз, громче прежнего. Так громко, как только сможет.
— Рут! — завопил он что было мочи.
Крик его эхом заметался по каменному колодцу. Старуха смотрела на него как на сумасшедшего.
— Я здесь, Сол.
Она стояла, облокотившись о перила балкона, на третьем этаже. Этот темно-синий махровый халат, это светлое полотенце и ярко-красный цвет ногтей он запомнит на всю жизнь. Волосы у нее были стриженые.
— Ты подстриглась, — сказал он, — Тебе идет.
Рут на секунду отвернулась; на балкон вышел и встал с ней рядом средних лет мужчина с темными, зализанными назад волосами.
— Сол, это Джон. Я бы даже сказала, майор Франклин, — Она толкнула мужчину локтем в бок.
Майор поднял в приветственном жесте руку.
— Вы двоюродный брат Рут? — спросил он, — Мы рады, что наконец-то вы до нас добрались. Честное слово.
— Ты с ним спишь.
— Нет, не сплю!
— Ты влюблена в него.
— Не говори глупостей. Это он в меня влюблен. — Она высунула голову в дверь, — Я выйду за него замуж и буду жить в Голливуде. В доме с бассейном.
Сол рассмеялся.
— Я серьезно!
