— Вот, взгляните, — сказал он. — Вот для чего бывает нужен этот инструмент.
Сол опустил глаза, потом отвернулся.
— Есть такие вещи, которые вынести невозможно, — сказал грек, — Есть такие места, в которых мы перестаем быть самими собой. Теперь уже почти не важно, что вы такого сделали — или сказали. И никаких последствий лично для вас это не возымеет. Или не для вас — лично.
Грек натянул носок обратно на ногу и сунул ступню в ботинок.
— Эберхардт погиб возле лагуны, — сказал от окна капитан Монтгомери. — Это мы вроде как выяснили. И эта девушка, Коста, тоже — вероятнее всего.
— Вы же знаете, что это неправда, — сказал Сол.
— Да что вы говорите? Интересно, почему?
Сол покачал головой. С улицы внизу неслись мужские голоса. Цоканье конских копыт: лошадь втаскивает подводу на невысокий подъем. Все эти звуки только усилили висящую в комнате тишину. Грек и англичанин давали ей длиться.
— Ну что ж, мы не можем силой заставить вас говорить с нами, — сказал наконец капитан Монтгомери, — Мясницких крючьев не держим. Не сомневаюсь, что рано или поздно все выяснится, так или иначе. Или не выяснится.
Сол поднял голову.
— Как я уже сказал, я всего лишь капитан британской армии, которого поставили разгребать чужую кашу. В конечном счете всему этому и цена-то будет — грош. Но эхо от каждой войны какое-то время еще грохочет, Мемель. Войны в одночасье не заканчиваются.
Капитан кивнул, согласившись с собственной мыслью, потом подошел к столу и выдвинул ящик.
— А теперь — загадка последняя. Майор армии Соединенных Штатов, который проходит по ведомству — как там его? — Он заглянул в ящик и прочел вслух: — В «Международном подразделении документально-кинематографической службы». Майор Джон Джулиус Обри Франклин Второй, вот как! И с чего это ему вдруг очень захотелось с вами встретиться? — Монтгомери протянул через стол пачку каких-то бумаг, — Проездной документ. Разрешение на въезд. Даже американские армейские талоны на питание тоже где-то там засунуты. Все дела.
Капитан с видимым удовольствием возвращался в прежнюю роль. Сол просматривал документы, один за другим. Энергичные горные пики майорской подписи стояли на каждом, унасекомливая все прочие царапки и закорючки, по большей части неразборчивые. Он удивленно поднял глаза.
— И не смотрите на меня так, как будто я должен знать ответ, — сказал капитан Монтгомери, — Моя специальность — вопросы задавать. На вашем месте я бы сел на корабль до Таранто. А там — на армейский поезд, и к северу.
Путь, который он в конечном счете проделал, после того как и в самом деле сперва отправился в Таранто, а затем на север, вдоль восточного побережья Италии, оказался куда труднее и дольше, чем то следовало из дружеского совета, который дал ему капитан британской армии в Мессолонги, в комнате под самой крышей. Была уже осень, когда пыхтящий из последних сил локомотив вытянул на Ломбардскую равнину разношерстный состав из помятых пассажирских и товарных вагонов, то и дело уходя на боковые пути, чтобы пропустить идущие на запад поезда, а то и вовсе останавливаясь, чтобы не нарушать работу путеукладочных бригад, которые, судя по всему, решили переложить заново едва ли не всю итальянскую железнодорожную сеть. Значительную часть пути поезд шел по одноколейке.
На севере виднелись горы, на юге — ровная водяная гладь, и эти две стихии то стискивали, то вновь отпускали узкую горловину ровной земли, по которой шел поезд, до тех пор, пока размашистая кривая не перенаправила его на юг, и через некоторое время полотно пошло прямо по-над открытой водой. Усталые, развалившиеся на скамьях пассажиры начали поздравлять друг друга с этим событием: ну наконец-то. По дамбе поезд шел разве что чуть-чуть быстрее пешехода. Потом вокруг них выросла вдруг желтая оштукатуренная стена и пропала — так же внезапно. Колеса застучали по стрелкам при въезде на станцию.
Сол раз за разом предъявлял бумаги череде недоуменно пожимающих плечами итальянских жандармов, пока после длительного ожидания не узрел наконец двоих специально вызванных по этому случаю представителей американской военной полиции в белых шляпах.
