— Совершенно верно, мадам. Восемьсот двадцать восемь. Девяносто два. Семьдесят восемь. Да, я понимаю. Благодарю вас. Да, я буду по этому номеру.
Сол положил трубку и откинулся на спинку стула. Межконтинентальные линии перегружены, и ему придется подождать. Оператор перезвонит, как только появится возможность соединить его с нужным номером. Он побарабанил пальцами по столу и вспомнил о бутылке, которая стоит на кухне, за пыльным стеклышком буфета. Позвонит телефон, и оператор скажет, что соединяет его с номером, написанным на оборотной стороне конверта, в котором пришло письмо от Рут. И тогда он скажет Рут обо всем и сразу.
В первом из писем, которые лежали в пришедшем из Нейи конверте, он нашел рецензию на «Die Keilerjagd», вырезанную из какой-то немецкой газеты, и коротенькую записку с выражением надежды на то, что «автор» может счесть ее небезынтересной; вместо подписи значилось: «Поклонник Вашего творчества». Второе и третье письма были от родственницы Хаима и Лии Фингерхут. Она хотела известить его о том, что «кто-то купил в Бухаресте Вашу книгу. Мы очень Вами гордимся, и я кое-что уже перевела из нее на румынский (трудно!)».
На четвертом письме марка была американская. И письмо было от Рут.
Прошел час. Сол принес с кухни бутылку и поставил ее на стол, прямо перед собой. Было без нескольких минут девять. Огни города подкрасили ночное небо тускло-желтым. Он посмотрел на свое отражение, неподвижно зависшее в воздухе по ту сторону окна. Отражение откупорило бутылку и плеснуло себе в стакан. Рот у него открылся и вобрал в себя жидкость. Плавающий в воздухе телефон не звонил.
Письмо Рут трижды пересекло океан, поскольку, будучи возвращено отправителю после непредсказуемо долгого срока хранения на Центральном почтамте, обзавелось штемпелем «Не числится по данному адресу» и вернулось назад в Париж. Телефонный номер, нацарапанный на оборотной стороне конверта, вывел его на незнакомую женщину, которая после первого же его вопроса взяла такую длинную паузу, что он успел подумать, будто их разъединили.
— Женщина с подобным именем по этому адресу не живет, — в конце концов ответила она.
— Я звоню из Парижа. Вы не могли бы мне сказать, где она живет?
Еще одна пауза, не менее длинная.
— Я не знаю, где она живет. И не имею ни малейшего желания знать, где это место находится.
— Мы были знакомы с ней до войны, — сказал Сол, — Извините, что побеспокоил вас.
Женщина театрально вздохнула, а потом сказала:
— Я слышала, что она работает с «Хартвуд». Номер есть в телефонной книге.
И повесила трубку.
Сол планомерно напивался. В какой-то момент он аккуратно вытянул телефонный кабель из путаницы проводов за столом и поставил аппарат на пол. Если вытянуть кабель на полную, он почти доставал до кушетки, на которую Сол решил переместиться. Хорошо бы вообще переставить телефон на какой-нибудь невысокий столик, рядом с кушеткой. Проще будет до него дотянуться, ежели вдруг зазвонит.
Но телефон так и остался стоять на полу и не звонил. Сол лежал на кушетке и пил виски, пока те слова, которые он хотел сказать Рут, не растворились совсем. Слишком поздно. Корешки стоящих в шкафу книг плавали в невесомости, буквы собирались в осмысленные сочетания и снова рассыпались. Теперь, когда он запустил их в этот хоровод, они уже не остановятся. Они гремели и звенели, и этот звон эхом отдавался у него в голове. Вставай! Вставай! Короткая пауза, и опять: Вставай! Вставай!
Он скатился с кушетки и почувствовал, как опрокинулась бутылка. Последние несколько глотков виски продолговатой лужицей растеклись по полу. На полу надрывался телефон. Он схватил трубку.
— Рут, — как сумел, выговорил он.
— Ваша линия освободилась, мсье. Вас соединить?
— Рут.
— Сол? Ты где? Это ты?
— Рут, я не… Я тебя не слышу. Я не слышу…
Ему казалось, что телефон по-прежнему звонит, хотя этого быть не могло. Он говорил в трубку. Голос Рут.
— …Ты слышал? Откуда ты узнал… Это был последний… и все? Как ты смеешь вообще со мной об этом говорить?
Говорить со мной. Ты должен знать. Скажи что-нибудь. Я застрелил его.
— Он все равно уже умирал.
