и насрать,
что они не в почёте у черни
просто чернь
вопиюще глупа.
* * *
1.
Линор Горалик — еврейка, блядь.
Евреев надо всех расстрелять.
2.
Полон музыки, музы и муки
Паросёнок Ефим Баренблад.
Наилучшее средство от скуки —
Это на Хуй взорвать Дедский Сад,
Чтоб ызбавить Детей от обузы,
От унылых пожизненных дел,
Чтобы Август на Шею, как лёхкия бусы,
Связку маленьких Трупов надел.
3.
Неужели не случится атомной войны?
О, пускай, пускай случится, Боженька, вонми!
Чтобы не было ни башен, ни колонн,
Чтобы наконец подохли все,
Чтобы больше в небе жолтый клоун
На гнилом не ехал колесе.
О, пускай не будет ничего!
А меня отдельно Ты ударь
Клюшкою лучистою в Чело,
Чтоб Оно бы зазвенело, словно Колокол бы Царь.
* * *
Каждый в Рожу мне
срёт и ссыт,
Я тщетою по горло сыт.
Но я верю: за скорбный Путь
Мне воздазтся
когда нибудь.
* * *
Я уставил в небо
Чмошныя глоза,
Ой, Стиксе! ой, Нево!
О, райская креза!
Ой, Китеж! Ой, Фивы!
О бледный конь в пальто!
Ой вы, Серафимы,
Дайте мне вон то!
Дайте мне жевачку
Чтобы я жевал,
Дайте кукорячку -
Я взорву Кагал,
Дайте мне пилотку -
Увенчать Главу,
Дайте, дайте лодку -
Я на Хуй уплыву.
* * *
Когда я сердце Пиросмани
Солёным языком лизал,
Семён Абрамович у Мани
Златую печень вырезал.
Сочящаяся сонцем линза
Рыгнула в небе, сьвет потух.
А я всё плакал и молился,
Чтоб сьнизошол на нас бы Дух.
О, утоли моя печали!
А я хочу, как Антиной,
Промасленными кирпичами
Дристать в лазури ледяной.
* * *
Зайдя в зелёный поездочек,
молю я вновь, чтоб ебануло гексагеном,
Чтоб улетели на Луну колёсики,
пантограф,
и до Хуя бы канонических примочек
на разхуяченныя лики
звёздный зограф
чтоб наложил,
прельстясь высоким тленом…
Помилуй мя, Божочек.
* * *
Дымза Галицкий медленно пел -
Всё про то, где какое, и что из чего,
Но законьчить он, хой! не успел,
На полноте прервали его.[2]
Маша Клинская, в жгучем дыму
Из Замория прянув сладимым моржём,
Обеспизьдила Душу ему
Приснопевчим пернатым Ножом.
А потом деревянной Клюкой
Разъебошила на Хуй всей Земли города,
И сверкала Душа её, хой!
Словно око в Елде у крота.
* * *
Смысла я осилил смоль,
Наломал соломьев,
Жызни я изведал боль,
Как Давид Самойлов.
Памятник поставьте мне,
Ёбаные бляди!
Но не здесь, а на Луне,
Или в Ленинграде.
* * *
Из Града медного, медового,
Зажыканного в дали грозовыя,
Низвергся тёплый сипловоз.
И Удом раскалил, словно Адам Кадмон,
Он мертвенного небосвода олово
Над Русью куньею, куда в блистаньи Рос
Он захуячен был как бы ударом кыя
Сквозь млеко жяркое врямён,
И стало невьебенно лучезарно.
К Нему слетелись наподобьи ос
Народа мымзики, Тщетой ведомого,
И говорили: "О, железнай Гыгымон,
Вези жа нас туда, где наша Ниневия,
Где наш Израель, Китеж и Давос,
Где наша Школа, Церковь и Козарма,
Когда Ты Силами сюда зафинделён,
Ты увези нас прочь от Иобанного Змия…
О, ты не смейся, мы всырьоз!"
Они все были мёртвыя, но стали вдруг жывыя,
И Он на небо их повёз.
* * *
Я направил в облака
Объебошенные крыла,
Только цель моя далека,
И мешает мне урла.
Я нечуемую смолу
Растоплю на ярый воск,
Жалом праведным урлу
Я ужалю в их общий мозг.
Стану острым я, как стрела,
Излечу я свой старикоз,
А обжоханная урла
Превратится в гнутых стрекоз.
Полетят стрекозы домой,
В неподвижную Сибирь,
Их там встретит глухонемой,
Неприятный довольно Хмырь.
И наступит громный июль,
И мешать не будет мне никто,
И тогда я сяду за Руль,
Помолившись деду Пихто.
Сладкий гром в облаках бабах,
Терпкий ад под землёй тытых…
Я стряхну стародавний страх
С объебошенных крыл моих.
Я водой города спалю,
Я поля огнём напою,
А потом я лягу — посплю,
Чтоб проснуться в тёмном раю.
* * *
Какой Шандец суждёнут Мъне,
Какой подвергнусь Я Хуйне?
Скажи, скажи, гадалка!
Она: Покорен будь Судьбе!
Воткнётся в Жопочку Тебе
Берёзовая палка!
* * *
Демоны чвохънутыя пиздять,
Что лет мне уж иакобы дваццать пять.
Но я царзтвенно ссу на злоумный их ков,
Я их в Жопе видал, мудаков.
* * *
Сьел Я булочку, допустим, с маком,
А блюю каким-то габриаком.
Как же все не просто под Луной,
Особливо в случяе со Мъной!
* * *
Мёрзлый Шпынь из коросты и мела
Ойкумену седую разъемлет,
Чтоб она
Колыбельную Дьяволу пела
И ждала бы, пока он задремлет…
О-бана!
* * *
некоему певцу
Ты лучьще на хухоньке пой,
А не на стогнах, как чмошный гобой,
