Врач не смел осматривать больную императрицу;он лишь брал ее руку, просунутую из-за ширмы, и по характеру пульса ставил диагноз. Задолго до европейцев в Китае открыли кровообращение.
Откуда автор-то знает все это? — спросит читатель. Увы, я такой же профан в медицине, как и в технике. Помог мне один из наших туристов, профессор-медик из Тбилиси.
Профессора восхищали приборы, тончайшие медицинские приборы с маркой народного Шанхая. Я не возьмусь описывать их. Скажу лишь: медицина в Китае, сочетающая теперь достижения и национальной и европейской науки, получает надежное техническое вооружение.
И это тоже — впервые в Китае!
Ли Чен-цзы родился на севере, возле Чанчуня, Отец — паровозный машинист. Старший брат — учитель начальной школы, младший — курсант военного училища. Есть еще две сестры: одна — студентка транспортного техникума, другая — ткачиха.
В Шанхай Ли Чен-цзы приехал, чтобы погостить у дяди. Огромный город поразил юношу. Впрочем, лучше всего он рассказывает об этом сам.
— Шанхай поднял меня, как на крыльях… Отведав воды Янцзы, я уже не мог покинуть ее берегов.
Немалого труда стоило освоить здешний язык. Конечно, он тоже китайский, но на первых порах Ли Чен-цзы почти ничего не понимал. И слова незнакомые, да и выговор такой певучий, прищелкивающий.
Нет, Шанхай не оттолкнул Ли Чен-цзы. Работы много, выбирай, какая тебе по душе. Ли Чен-цзы поступил на завод измерительных инструментов.
Здесь, на заводе, я и познакомился с ним. Он уже бегло говорит по-местному и немного научился по-русски— надо же читать советские технические журналы! За плечами Ли Чен-цзы несколько лет учебы в вечернем техникуме.
— Наши изделия теперь не хуже иностранных, — говорит Ли Чен-цзы, — Не стыдно показать…
Завод вполне современный. И в то же время он неповторимо своеобразен. Если бы я перенесся из своей квартиры в Ленинграде прямо сюда, в цех, не видя ни Янцзы, ни набережной Вай Тан, — я все равно заявил бы с уверенностью, что здесь Китай.
На плакатах, на лентах, протянутых через цех, слепящая яркость иероглифов. «За техническую революцию!»— призывают одни иероглифы. «Будем здоровыми и сильными!» — убеждают другие. И здесь — общенациональный поход за гигиену. Рабочие ежедневно занимаются гимнастикой. У станочника — марлевая маска, как у врача в операционной.
На одном плакате — дракон. Чешуйчатый, клыкастый дракон китайских легенд, нарисованный нетвердой рукой художника-самоучки. Отдельные части тела дракона причудливо соединены с какими-то машинами. Как это понять? «Освоим автоматическую линию станков», — гласит надпись.
Напрасно я считал, что дракон — только символ зла. Линия станков-автоматов на плакате соединена в один могучий организм. Сила его подобна силе дракона!
Древний образ предстал передо мной с новым, неожиданным содержанием. И как выразительно!
— Идемте со мной, — говорит Ли Чен-цзы. — Вы увидите мои предложения.
Я не ослышался. К заводской ограде прислонены щиты, сплошь заклеенные бумажками. На некоторых — чертежи. Кое-где творение рационализатора украшено узором или рисунком. Цветок лотоса, персиковое дерево, приносящее счастье, или опять же дракон. Тут же критические замечания и предложения. Каждый сам наклеивает свое послание, чтобы все видели. Здесь же помещены ответы, резолюции. Не ответить нельзя — все ведь на виду. Не в тайниках папок, канцелярий, а на заводском дворе!
— Рабочие и друг друга критикуют. Иногда и наказать требуется.
— Кто же наказывает? — спросил я.
— Мы все. За воровство, например… Нет, у нас такого не случалось, а вот на соседнем заводе… Там один украл кусок резины. Эту резину прибили у ворот завода к ограде. А ему предложили прийти пораньше, за полчаса до гудка, и встать у ворот, чтобы каждый мог высказать порицание. Без обиняков, прямо в глаза.
— Подействовало?
— Еще бы! Повторять не пришлось.
Ли Чен-цзы долго водил меня по цехам большого, опрятного, растущего завода. Я не стану описывать превосходные станки, тончайшую технологию обработки деталей. Я рассказал здесь только о том, что мне, этнографу, бросилось в глаза на предприятии, где хозяева Ли Чен-цзы и его друзья.
