— Великий целитель Ибн Сина? Ты с ним меня спутал, дервиш?
— Зачем скрывать благословенное имя свое, о шейх? — сказал одноглазый, почему-то понизив голос. — Год назад ваш покорный слуга видел вас и в Джурджане, и в Хамадане, я же странник, шейх. Я своими глазами видел, как целовали люди полы вашего халата! Почему же вы соотечественников-бухарцев лишаете счастья быть исцеленными вами, господин мой?
«Боже милостивый!.. Что говорит этот безумный дервиш? Чего он хочет от меня?»
— Сейчас я оповещу добрых людей Хурмитана, — продолжал одноглазый. — Пусть правоверные получат и здесь возможность припасть к вратам учености вашей, шейх, а обремененные недугами избавятся от них благодаря вашему святому дару!
Сердце екнуло у Шахвани, но не успел он выкрикнуть: «Остановись, дервиш!» — как одноглазый сложил ладони рупором и закричал:
— Эй, люди добрые, эй, правоверные! Слушайте и не говорите потом, что не слышали! Мудрец и великий исцелитель недугов, почтенный Абу Али Ибн Сина пожаловал в свои родные края! Все, кто желает найти исцеление… Ибн Сина здесь, средь нас… Добро пожаловать, шейх, добро пожаловать в родную Бухару!
Ох, какой поднялся шум тогда! Слышались отовсюду возгласы: «Почтенный Ибн Сина? Великий исцелитель здесь?.. Кто-кто? Чудо-лекарь?.. Ты что, не слышал имени Ибн Сины, невежда?»
Раздавались, правда, и насмешливые, издевательские крики со стороны навесов, где в тени под чинарами нежились вельможи и богачи, но топот ног хлынувшей к Шахвани толпы заглушил их.
Вот уже один из подбежавших, стащив с себя истрепанный, ветхий халат, показывает кровоточащую, изъязвленную руку, другой — большущий чирей, третий — гниющую рану: кто-то совал на супу к «Ибн Сине» хилого ребенка, а иной тащил к нему за руку упирающуюся старушку мать, которая стыдливо закрывала лицо старой линялой шалью.
Одноглазый дервиш притащил Шилкиму хурджун с мула. Врач вошел наконец в роль: стал раздавать целебные травы, завернутые в бумажные кулечки порошки, изготовленные из растительных корней, лекарственные настойки в кувшинчиках (одной рукой давал, другой подбирал динары и дирхемы). Особенно на травы налегал — в них главная сила, говорил он больным людям. Оба мешочка переметной сумы полны были пучками бобовидного парнолистника, щавеля, дикого клевера, толченой колючки, базилики, сайгачьей травы, горной мяты, а еще там были веточки миндаля, корешки полыни, отвары, настоянные на кукнаре[54],— словом, все, что Шилким, узнав о том от старых лекарей и знахарей, собрал среди степей и гор. И все в один миг превратилось в серебряные и даже золотые монеты.
Одноглазый дервиш объявил наконец толпе, что великий Абу Али Ибн Сина устал, а если еще кто хочет избавиться от недугов, в том числе неизлечимых, пусть явится на хурмитанский базар завтра.
Назавтра они отправились, однако не на базар Хурмитана, а начали путь в благословенный и благодатный город Самарканд.
Вот так, волей судьбы, Абу Халим Шахвани, он же, оказывается, Абу Али Ибн Сина, вместе с одноглазым мошенником обошел весь Мавераннахр. Они побывали в Самарканде и Шаше, Отраре и Яссе, Гургане и Сигнаке. Постепенно менялись халаты: к парче и дорогому банарасу человек быстро привыкает. Равно как к пышно-удобной повозке тот, кто знал лишь седло. Шахвани взял на службу себе кроме одноглазого еще и шустрых, услужливых молодцов. Теперь, в дороге, они уже не глотали пыль в конце караванном, а ехали рядом с богатыми торговцами. Прибыв в какой-нибудь город, выбирали самый богатый караван-сарай. На следующий по прибытии день одноглазый, надев прежнее дервишское рубище, прихватив висящий на веревках глиняный сосуд, внутри которого тлел исрик[55] и откуда шел пахучий дымок, отправлялся на базар (поодаль шли и шустрые молодцы). Размахивая кадильницей, одноглазый орал нараспев:
Эй, люди добрые, эй, правоверные,
слушайте и не говорите потом, что не слышали.
Самого Лукиана
[56] великий наследник
в вашем городе появился.
Великий Ибн Сина, лекарь великий!
Слава его ведома миру.
Он искусней всех врачевателей.
Нет недуга, им не побежденного,
нет несчастья, им не прогнанного.
