Приговор был приведен в исполнение двумя научными работниками института криминалистики. Мне уже тогда показалось, что они сделали все небрежно. Просто подобрали противоположный характер новой личности, как и предписывает закон, не утруждая себя более глубоким анализом. Алеку полностью стерли память и записали новую индивидуальность на якобы пустых клетках мозга.
Я даже не вполне уверен, что они достаточно надежно провели и эту операцию.
Теперь он был Джованни Т., итальянец по происхождению. Живой, энергичный, веселый человек, экспансивный жизнелюб — вот каким должен был стать его характер.
Это была запись психики и памяти недавно умершего человека, не имевшего в живых близких родственников. Будущему итальянцу было внушено, что он сменил обстановку и климат по рекомендации врачей. Единственным упущением была профессия Джованни — он был метеорологом.
После приведения приговора в исполнение я узнал, что Тамару удалось спасти. С применением сложнейших реанимационные комплексов, после нескольких операций ей вернули даже здоровье. Даже внешность, как мне говорили. Сам я не видел, не хотелось с нею встречаться.
Она тоже поменяла имя и фамилию и исчезла с моего горизонта.
Новые данные о Джованни вместе с решением суда и протоколом о приведении приговора в исполнение были заложены в Машину, на чем и завершается первая половина моего рассказа.
Вторая? Конечно, есть и вторая половина!
Джованни выбрал для жизни небольшой старый городок внутри большого современного. Он поселился в так называемой старой части Таллина. Уже в те времена города типа Флоренции, Парижа, Москвы в своих исторических местах были перекрыты геодезическими куполами, для предохранения от разрушений. Построены исторические центры, как правило, из камня и недолговечного кирпича, легко размываются дождями, особенно штукатурка. Джованни был римлянином, и такой город, как Таллин, был по режиму в некотором смысле продолжением его предыдущей жизни. Я сам уроженец Таллина, очень люблю свой город и, мне кажется, знаю в центре каждый камень. Знал я и домик по улице Кулласена, где он поселился. Джованни получил работу в «Центр-погода», такую, как ему хотелось: метеорологом-эксплуатационником.
Не скрою, я интересовался, как живет и чем дышит человек с «новой личностью», и, предприняв несложные шаги, я познакомился с ним. Это было нетрудно — он был общителен и доверчив.
Я не делал ничего предосудительного, не сообщил ему, кто он и откуда, но, надеюсь, вы поймете меня, все-таки искал, осталось ли в нем что-нибудь от того, от прежнего, сына моего друга — от Алека. Иногда мне мерещилось, будто что-то неуловимое, легкое, как оттенок голубого на сером, в нем высвечивается, но потом все это смывалось бурной жизнерадостностью человека, лишенного тонкой эмоциональности. Нет, он не был плохим, что вы! Он был хорош, но по-своему. Добр по-своему и отзывчив. И мягок по-своему, хотя и вспыльчив.
— Альберто, — сказал он однажды. Он произносил мое имя по-итальянски — Альберто. — Ты меня любишь! Не знаю только за что. Ты очень похож на моего отца, Альберто!
И мне стало приятно, потому что я действительно его любил.
Однажды я пришел к нему на работу, он очень звал меня «посмотреть, как делается погода». Джованни очень обрадовался, усадил меня посреди пультовой, «чтобы я мог все увидеть»:
— Мне нужно полить еще три огромных участка пашни и огородов, — сказал он. — А избыток дождя я передам дежурному в соседнем секторе.
Он был спокойнее обычного, суше и чрезвычайно деловит.
Теперь часто показывают в «Новостях», как работает «Центр-погода», а тогда его показали в день открытия, а потом журналисты почему-то потеряли к нему интерес.
А я сидел посреди «святая святых» и мог рассмотреть все в работе.
Четыре пульта были сориентированы по странам света, и за каждым потолок спускался к стене наклонными плоскостями. Над одним пультом плоскость светилась колеблющимися оранжевыми струями, а по ним текли ярко-голубые облака. Облака я узнал, несмотря на ненатуральные цвета и различную яркость.
— Джованни, что это оранжевое?
— Это ветры. Голубые — облака, более темные — много воды, светлые — поменьше. — Тем временем он спроецировал на карту ветров и туч красные контуры земельных участков. — Альберто, видишь?
